шаг за шагом через пустые и забытые комнаты она приводит остальных в просторный зал. Высота его четыре ее роста или даже больше? Под ногами узорчатая плитка, на стенах росписи и мозаика: выцветшая, осыпавшаяся, но по-прежнему завораживающая.

Пенси касается пальцами изразцов. Изображения очень странные, но что-то из них понятно даже ей. Вот эти величественные золотистые разводы, начинающиеся на уровне пола и упирающиеся в потолок, скорее всего видерс. Другой такой дивности Пенси не знает, да и вряд ли что-то сравнится с этим чудодейственным древом. Вокруг него легкими мазками фигуры животных и людей, зелеными лучами травы и деревья. Осыпавшаяся мозаика хрустит под ногами. Ах, как бы хотелось восстановить всё до последнего кусочка. Эта узкая полоса когда-то рассказывала о городе: силуэты домов и площади всё еще можно распознать. На противоположной стене, кажется, возвышались горы. А рядом явно изображение воды: так много синего и лазурного осталось на полу. Пенси поднимает пару плиточек и прячет в карман куртки: на память.

Кое-где под потолком развешаны странные полупрозрачные фигуры. Они слегка покачиваются от ветра или иного воздействия. Пенси чуть прищуривается, смотрит на одну из фигур с разных сторон. Это движение внезапно превращает невнятную форму в… рыбу! Заинтересованная, Пенси быстро меняет точку обзора: фигура становится оленем, а потом какой-то птицей. Чудодейство, выдыхает она. Ах, если бы принести нечто подобное с собой и повесить под потолком в гостиной. Кейра бы обрадовалась.

Она старается ступать осторожно, не давить хрупкие остатки великолепия, не трогать и так истлевшее. Огромный зал мог вместить толпу каренов. В предметах угадываются лавочки, странные фонтаны или нечто похожее, места для еды или, может, беседы. Пенси на пару секунд прикрывает глаза и пытается представить, как сотня Халисов и Ланалейтис, разных, непохожих друг на друга, в своих странных накидках и свободных одеждах смеются, спорят, пьют неведомые Пенси напитки, едят свою пищу и ощущают друг друга своими дейд.

«Интересно, — Пенси еще глубже погружается в мысли, — как эти карены видели друг друга со своими возможностями?»

Смогла бы она жить, зная, что другие — незнакомцы и единожды встреченные — знают о ней так много? Или это всё работает как-то иначе? Если бы она была кареном, то ее имя рассказало бы, кто она и куда стремится. Чужие дейд дали бы знание остальным о том, где она, какие эмоции испытывает и на что направлено ее внимание. Пенси вздрагивает: слишком уж непривычной и даже неприятной кажется эта картина. Если, конечно, всё действительно так, как рисует ее воображение.

«Они так далеки от нас», — признает Пенси.

Сколько бы мыслей, памяти и хороших дел не оставили после себя Халис и Ланалейтис, они всё равно другие. Не хуже, но и не лучше. Просто между ними — людьми и каренами — есть границы.

И прямо сейчас она, как никогда прежде, видела эти границы четко и ясно. Сзади раздается шум: следом за ней в зал входит основная группа. Люди кутаются в куртки, у каждого не один десяток приспособлений — от оружия до походной кружки. Человеческие мастера работают тяжело и долго над тем, что приходит к ним в сыром виде: дерево, металл, камни, растения, ткани, дивности. А Ланалейтис до сих пор ходит по Черному лесу в одном платье и с тонкой черной веткой в руке, чтобы выводить на свежем снегу узоры.

«Мы хрупкие — и внутри, и снаружи» — в этом Пенси уверена, ее ладонь невзначай касается огнестрела. Кодекс, воспитание, общая цель — ничто это не удержит человека, хрупкие внутренности вынудят его предать, отвернуться, поддаться своим желаниям. Злость на Тоннора просыпается вновь, но тут же стихает, стоит Пенси снова взглянуть на золотящееся изображение видерса. Она в ответ касается ладонью груди, где висит под слоями одежды маленький кусочек этого чуда, которое успокаивает ее.

— Всё в порядке? — спрашивает ее подошедший Каравер и, дождавшись кивка, отходит. Он внимательно следит за окружением, он насторожен, но всё равно не удерживается и, смешно приоткрыв рот, позволяет себе восхищенно вздохнуть, да поахать около фресок. Кажется, Удачливого тянет присесть на каждый сохранившийся стул и потрогать всё, что оставили здесь руинники.

Эта непосредственность и живость разума заставляет Пенси улыбнуться и с удивлением понять, что она слишком ударилась в противопоставления. Всё-таки границы не такие уж и четкие. По крайней мере, и люди, и карены одинаково восхищаются прекрасным…

3-10

Чудесный зал с высокими потолками и яркими фресками остается позади. В первый день они идут достаточно долго, прежде чем Каравер объявляет привал. Пенси устало падает на пол. В коридорах и переплетениях комнат ее внутренние часы сбоят, а пробудившееся чувство направления иногда и вовсе показывает, что они ходят кругами. Эти подозрения развеиваются достаточно быстро: фрески в комнатах еще ни разу не повторились. К концу второго дня привал приходится объявить еще раньше: слишком непривычное для людей окружение давит на всех, а поглощающее звуки покрытие ужасно действует на нервы и выматывает, заставляет постоянно быть настороже. Пенси удается как-то приноровиться к этим особенностям, поэтому она жестом указывает Караверу, что проверит несколько боковых коридоров и вернется через пару часов. Неожиданно, но тот не знает, стоит ли ее отпускать. Пенси понимает это беспокойство, но, что важнее, она помнит о времени. А его осталось не так много.

— Хорошо, иди, — наконец кивает Каравер.

Это боковое ответвление заинтересовывает ее своей простотой. Не сказать, что в лабиринтах из комнат она видела что-то чрезмерно вычурное, но этот коридор выполнен из простого, шлифованного, а кое-где и неровного камня без фресок и узоров. Это настораживает. Пенси идет очень тихо, очень незаметно, но то, что оказывается на том конце, то, какая комната ее встречает, полностью обескураживает ее.

Здесь есть сад. Под землей есть сад, пахнет фруктами и слышен звук журчащей воды.

Первым делом Пенси замечает, что изменилась температура воздуха. Здесь достаточно тепло, чтобы зеленела трава и плодоносили деревья. Может, дело даже не в самой комнате, а в том, что они под землей. Просто жар-камни не давали ей понять разницу в температуре.

Оказывается, деревья с шарами светятся белым цветом, а кора живого дерева светло-коричневая, а не черная. А еще в саду нет ничего похожего на видерс. Сад зарос деревьями: обычными на ощупь и запах, высокими, с множеством длинных толстых узловатых ветвей, которые местами усыпаны круглыми плодами с кулак величиной. Пенси осторожно подходит к ближайшему дереву, касается его