коробке от нашей головоломки. Это был прибрежный песчаный ландшафт, что вовсе не делает его стерильным или негостеприимным. Напротив, лоскутное одеяло из местообитаний, которые неандертальцы наблюдали вокруг своих пещер в Гибралтаре, было, как и сегодняшняя Доньяна, богатой экосистемой, в которой обитали многие виды растений и животных[325]. Я начну эту главу с того, что нарисую картину неандертальского пейзажа.

Рисунок 11. Гибралтарская скала и, возле ее основания, пещера Горама, где жили последние неандертальцы (вторая большая пещера слева). Верхнее изображение показывает сегодняшний уровень моря, нижнее представляет время, когда неандертальцы жили в пещере, а уровень моря расположен на 120 метров ниже нынешнего и был открыт огромный шельф, где неандертальцы добывали пищу. Фото: Клайв Финлейсон; реконструкция: Стюарт Финлейсон

Пещера Горама — наш основной, но не единственный источник информации — похожа на огромный многослойный торт (рис. 11). Массивная пещера, напоминающая собор, находится у подножия высокого утеса, возвышающегося на 426 метров над голубыми водами Средиземного моря. Это одна из целого ряда пещер, в которых жили неандертальцы, своего рода «город неандертальцев» в самой южной части Европы, смотрящей на Африку, расположенную на другой стороне узкого Гибралтарского пролива[326]. Лишь на Ближнем Востоке неандертальцы жили южнее. Внутреннее пространство пещеры не огромно: она заполнена тем, что на первый взгляд кажется песком. Песок, безусловно, главная составляющая внутреннего наполнения пещеры, но он смешан с гуано летучих мышей, отходами жизнедеятельности неандертальцев, упавшими сталактитами и всем остальным, что могло здесь накопиться за тысячелетия. Толщина этого слоя составляет 18 метров. В основании — самые старые предметы, датируемые последним межледниковьем, около 125 тысяч лет назад. Поднимаясь вверх, мы продвигаемся вперед во времени. Сначала, 28–24 тысяч лет назад, встречаются последние неандертальцы, а около 20 тысяч лет назад — первые предки, затем мы видим окончание ледникового периода 10 тысяч лет назад, а выше — исторические слои[327].

Многие из окаменелостей растений и животных, выявленных на разных уровнях, могут быть отличными индикаторами климата. Такие растительные находки, как оливковое дерево, сосна пиния и мастиковое дерево, свидетельствуют о теплом средиземноморском климате. Среди животных интересна балканская черепаха, которой требуется среднегодовая температура около 14 °C, чтобы из ее яиц могло вылупляться потомство, и она не терпит осадков свыше 700 миллиметров в год. В качестве индикаторов нам пригодились многие виды. Объединив информацию о климатических предпочтениях каждого из них, мы можем с некоторой уверенностью сказать, какими были климатические условия за пределами пещеры, когда эти животные там обитали. Ошеломляющий вывод, к которому мы пришли: то, что почти все время в течение последних 125 тысяч лет климат за пределами пещеры был почти таким же, как и сегодня. Порой он становился немного прохладнее и засушливее, а иногда делался более влажным, но в целом изменения оказались несущественными[328]. Эти результаты чрезвычайно важны, если мы вспомним о быстрых и сильных изменениях климата, которые, как мы видели в предыдущей главе, обрушились на север Евразии, особенно позднее 50 тысяч лет назад. Похоже, отдаленного юго-западного района Европы почти не коснулись перемены. Этот вывод был подтвержден полным отсутствием каких-либо тундростепных млекопитающих, широко распространенных на севере. Никакие шерстистые мамонты, шерстистые носороги, северные олени, овцебыки, степные зубры, сайгаки, пещерные медведи или песцы в этих широтах никогда не встречались. Это и вправду был другой мир, кусочек Африки в Европе, как подсказал Чапман.

Окаменелости растений и животных также дают нам очень четкие описания видов местообитаний за пределами пещеры. Более десяти лет мы с моей женой Джеральдиной разъезжали по всему Пиренейскому полуострову и изъездили его вдоль и поперек с одной лишь целью. Мы отбирали образцы богатого разнообразия местообитаний Пиренейского полуострова: от ледяных вершин Пиренеев до теплых средиземноморских лесов юго-запада, от влажных лесов Кантабрии на северо-западе до пустыни Табернас на юго-востоке[329]. Мы делали остановки в определенных местах и описывали характер растительности в пределах гектара. Наши показатели включали виды растений, которые мы находили, и структуру среды обитания[330].

Так мы описали тысячу участков, что дало нам фантастическую базу данных. Во время нашей работы нетрудно было замечать птиц, поэтому в свой каталог мы добавили оценки численности каждого вида, наблюдаемого на каждом участке. Мы могли определить, например, среду обитания конкретной птицы, а также пределы ее экологической толерантности сегодня. Поскольку большинство из этих видов эволюционировали до ледниковых периодов и их пережили, их анатомия сформировалась давно, чтобы соответствовать конкретным местообитаниям и типам питания. Поэтому наша логика была такой: если мы нашли в пещере окаменелые останки птицы, то это должно указывать на то, что за пределами пещеры существовала конкретная среда обитания. Если затем мы находили второй вид с похожими требованиями к среде обитания, наша уверенность возрастала. Чем больше видов с похожими требованиями мы находили, тем увереннее становился наш прогноз.

Затем мы отдельно рассмотрели растения. Пробковые дубы отличались от каменных дубов, которые, в свою очередь, отличались от приморских сосен. Каждый из видов разработал определенную структуру среды обитания. Так что если у нас был ряд птиц и растений, которые указывали на очень похожие местообитания, мы могли быть уверены, что этот особый вид местообитания существовал за пределами пещеры в то время, когда там появлялись окаменелости. Если на том же уровне в пещере находились также свидетельства деятельности неандертальцев, это должно было означать, что идентифицированная нами среда обитания существовала в то время, когда неандертальцы жили в пещере. Так мы могли начать разговор об окружающей среде времен неандертальцев. А сравнивая уровни, представляющие разные временные интервалы, мы могли наблюдать, какие изменения происходили с окружающей средой.

В общем, мы обнаружили, что неандертальцы, жившие в «городе неандертальцев», использовали мозаику местообитаний за пределами пещеры, почти идентичную той, которую мы видели в Доньяне. Там были песчаные дюны, двигавшиеся за счет сильных ветров и поглощавшие растительность или заключавшие ее в «корралес»[331]. Там была лесистая саванна из пиний, пробковых дубов и можжевельников; там были заросли более плотной растительности, особенно вблизи ручьев, где ивы и камыши образовывали непроходимые водные джунгли. Встречались там и сезонные озера и бассейны, как и сегодня в Доньяне, — уровень грунтовых вод был близок к поверхности земли. Эти озера привлекали множество видов уток и других водоплавающих птиц, останки которых мы находим в пещерах. Были там и многочисленные лягушки, жабы, тритоны и водоплавающие черепахи, которые выбирались наружу для размножения весной, когда уровень воды и теплая температура делали