Мэри опирается обеими руками об окошко почтовой кареты, позволяя свежему летнему ветру играть с лентами на чепце.

У заставы дилижанс останавливается. Пассажиры на неудобных сидениях переобуваются, слышны кряхтения и приглушенные разговоры, Мэри надевает относительно новые перчатки, предназначенные как раз для такого выхода, в этих поездках она старается брать с собой шаль, вещь во всех отношениях удобную, если в карете холодно, в нее можно запахнуться, если тепло, скинуть с плеч.

И вот он — Лондон — подковы коней звонко стучат по грязной мостовой, ободья колес визжат, когда карета ехала по проселочной дороге — временами можно было читать книгу или спать, такой ровной она была, но в городе сразу же начинались стук и грохот, но именно это нравилось Мэри, так как все эти звуки являлись некой увертюрой перед ее встречей с родным городом.

Несмотря на все задержки, они приезжают еще очень рано. Город только пробуждался. Еще только-только начинают открываться магазины, но еще не для посетителей, торговцы вытирают прилавки, выкладывая на них все необходимое. Разносчики товара со своими коробами и корзинами быстро снуют по поручениям.

С собой Мэри взяла немного еды, но сейчас ей хочется выпить чего-нибудь горячего, поэтому она устремляется вместе с остальными пассажирами в трактир "Виргиния", где заказывает себе кружку чая и кусок пирога. Чашка кофе 5 пенсов — дорого. Зато тут же можно купить целых четыре сандвича с ветчиной и стакан хереса, заплатив за этот набор всего два. Другой набор — чайник чая на три чашки, шесть ломтиков хлеба с маслом, горячая булочка и две сдобные лепешки — всего десять пенсов, плюс два пенса официанту, и получается шиллинг. В те дни, когда она отправлялась в Лондон с сыном, подобный завтрак был для них в самый раз.

При трактире есть и номера, в которых можно отдохнуть, но она уже решила ехать к отцу и теперь устраивается в уголке, подальше от других посетителей. С одной стороны, трактир не то место, куда может отправиться женщина тем более без провожатых, но тут другое дело — трактир обслуживает пассажиров дилижансов, а это мужчины, женщины, дети. В такой разношерстной компании найдется местечко и для одинокой пассажирки. Мэри уже много раз останавливалась здесь и имела возможность все как следует рассмотреть. Огромная конюшня, где лошадей покормят и отведут в стойла, если карета должна продолжить путь, здесь могут поменять лошадей, дав свежих. Наверху, буквально над обеденным залом и конюшней, маленькие комнатки для тех, кто желает задержаться на короткое время. Многие приезжают в город по каким-то своим делам, например, подать прошение, отвезти или забрать заказанный товар, да и мало ли что еще. К чему снимать большой номер со всеми удобствами, когда человеку всего-то и нужно, что сменить дорожное платье на более приличествующее случаю да поваляться пару часов после обеда?

Во дворе трактира клюют овес рыжие и белые курочки, между ними важно расхаживает красивый важный петух, а во дворе чего только нет, под каретным навесом или прямо под открытым небом стоят тележки и повозки коммивояжёров, брошенные здесь, пока их хозяева трапезничают или спят наверху.

Конечно, Мэри хотела снова жить в Лондоне, но денег, которые высылал Тимоти Шелли, ей бы не хватило даже на меблированные комнаты. Конечно, она могла присмотреться к Пейну, молодой человек восторгался ее красотой и грацией и при каждом удобном случае умолял ответить ему взаимностью, но Мэри твердо решила не выходить больше замуж. Что же до Пейна, она не находила в нем ничего такого, что могло бы ее заставить изменить раз принятому решению. Она относилась к актеру как к доброму другу, но не как к любовнику или будущему мужу.

— Когда же ваше сердце дрогнет? — однажды не выдержал ее холодности Пейн.

— Когда оно встретит человека не менее гениального, чем Шелли, — напрямую ответила Мэри. И что же, буквально в следующую встречу Пейн познакомил ее с писателем Вашингтоном Ирвингом, старше ее на четырнадцать лет. Ирвинг был более известен, чем Шелли. Вот это вызов!

В своем желании устроить жизнь вдове Шелли Пейн пошел дальше, чем того следовало, во-первых, прикладывал к своим письмам к Мэри копии, снятые им же с писем к нему Ирвинга, во-вторых, показывал копии своих любовных писем к Мэри Ирвингу и, в-третьих, копировал письма Мэри к нему, подчеркивая в них места, относящиеся к самому Ирвингу, и в свою очередь пересылая их Ирвингу.

Тем не менее страсти так и не вспыхнуло, так как Мэри и Вашингтон были практически лишены возможности личных встреч. Однажды Мэри сказала Пейну: "Что касается моего любимца Ирвинга, то наше знакомство крепнет с допотопной скоростью. Я где-то читала, что посещать людей раз в год, а то и в два было в обычае у наших праотцов. Увы, я опасаюсь, что если даже церковь нас соединит наконец обетом, то не иначе как под примирительную фразу, что общий возраст жениха с невестой дошел до безопасной цифры 145 лет и 3 месяца". Пейн пригрозил ей, что перескажет это Ирвингу, и тут она взмолилась: "Не ставьте меня в смешное положение в глазах того, к кому я расположена и отношусь почтительно. Передайте мою любовь, конечно, платоническую, Ирвингу".

В общем, ничего не получилось, а Пейн в 1832 году отбыл в Америку.

Еще до этого, в 1828 году, Мэри заразилась оспой и три недели не могла выйти на улицу, стыдясь своего вида. Интересно, что именно в это время ею увлекся молодой поэт и переводчик Проспер Мериме, на шесть лет моложе Мэри. "Что вы скажете про одного из умнейших людей Франции, поэта и молодого еще человека? — писала Мэри своей знакомой. — Ему пришла фантазия заинтересоваться мной вопреки прикрывшей мое лицо маске. Весьма занятно было впервые за всю жизнь разыгрывать страшилище, еще занятней слушать — вернее, не слушать, а ощущать, что не в одной красоте счастье и я чего-то стою и без нее".

Вскоре пылкий Мериме признался Мэри в любви и попросил ее руки письмом, но Мэри вернула ему письмо с припиской, что, если она примет его страстное предложение, в дальнейшем, он пожалеет о своем поступке.

Отбив и эту атаку, Мэри должна была вступить в новое сражение — на этот раз с вернувшимся в Англию Трело-ни, который страстно мечтал написать биографию Шелли и просил Мэри передать ему имеющийся у нее архив. Но Мэри, прекрасно понимала, что, уступив Трелони, она рискует оставить своего сына без поддержки деда, и отказала. Трелони обиделся, и Мэри пришлось заглаживать вину перед ним, посылая ему одно за другим нежные письма, пока Эдвард не простил и не попытался вникнуть в ее доводы. Чтобы восстановить прежние добрые отношения, Мэри взяла на себя хлопоты по изданию книги Трелони "Приключения младшего сына". С этим она преуспела, и роман вышел в 1831 году. Не зная, как правильнее выразить леди Шелли свое восхищение и любовь к ней, Трелони огорошил ее предложением выйти за него замуж. "Нет, я никогда не выйду ни за Вас, ни за кого другого. На гробовой доске напишут "Мэри Шелли". Почему, спросите Вы. Трудно сказать. Разве только потому, что это такое красивое имя, и даже если бы я годами себя уламывала, мне недостало бы дерзости сменить его". На это Трелони ответил: "Трелони — тоже хорошее имя и звучит ничуть не хуже, чем Шелли".