чтобы увидеть весь дом, мне кажется, что я вижу корни, которые уходят из его фундамента в землю, словно пытаясь что-то высосать из болота. Я моргаю, и дом снова становится таким, как всегда, но я выбита из колеи. Откуда это?

Я захожу в дом и сразу же направляюсь к шкафу под лестницей. Я пробую вставить ключ. Он не хочет входить в замочную скважину, и я думаю, что он, возможно, от чего-то другого, но затем я верчу его то туда, то сюда, подталкиваю, и наконец он полностью входит в замок.

Я поворачиваю ключ, сильно нажимая на него. Он отпирает замок, и дверца со скрипом раскрывается.

Внутри небольшое пространство с полками. Я нахожу выключатель снаружи, и пространство внутри освещается светодиодными лампами. На полке прямо передо мной лежит стопка ламинированных листов формата А3. Я беру в руки верхний.

На нем буквы. Все буквы алфавита, все прописные, крупный жирный шрифт. Они разделены на два столбика. В левом тринадцать букв английского алфавита[28], начинаются с E, A, I, S и H. В правом столбике другие тридцать, начинаются с T, O, N, R, D. Я беру второй ламинированный лист. На этом всего тринадцать букв – те, которые стоят в левом столбике на первом листе, и теперь они тоже разбиты на два. На третьем листе вторые тринадцать букв, тоже разбиты на два столбика. На всех последующих листах все меньше и меньше букв.

Я неотрывно смотрю на эти листы. Что это такое, черт возьми?

Я бросаю взгляд на часы и начинаю беспокоиться, что опоздаю на встречу с Заком, но не могу заставить себя пошевелиться.

Я представляю Джозефа на больничной кровати, способного только двигать глазами, только сказать «да», но неспособного сказать «нет». Его возможности так ограничены, ему приходится прилагать усилия даже для того, чтобы быстро сделать то единственное движение глазами. И я думаю, как бы вы общались с таким человеком?

Я догадываюсь о том, что здесь происходило. Я знаю, как часто встречаются те или иные буквы благодаря игре в Wordle[29]. Буквы алфавита разделили на столбики, чтобы Джозеф смог выбрать нужный, подав сигнал. Левый или правый. Я представляю, как Пегги спрашивает у него: «Левый?» Затем она берет следующий лист, в котором буквы из левого столбика разделены еще на два. Она делает это снова и снова. Пока не останется одна буква. Джозеф мог выбирать буквы. Медленно, с болью, но с гораздо меньшей вероятностью ошибки, чем если бы Пегги произносила буквы вслух и ждала его ответной реакции. Наиболее вероятные буквы везде идут первыми, чтобы свести к минимуму количество затрачиваемого времени и усилий.

Значит, она знала.

Пошатываясь, я отхожу от шкафа и иду в кухню, сжимая в руке ламинированные листы, там сажусь за стол. Она знала, что Джозеф в сознании, и придумала систему общения с ним. На это уходило много времени, но он мог составлять слова, даже предложения. У бабушки Пегги имелся доступ к этому запертому внутри тела сознанию.

Глава 30

Зак сидит напротив меня и держит в руках кружку пива. Я опоздала и даже не придумала никакого подходящего объяснения, но он нормально к этому отнесся. Он сказал, что читал книгу, попивая пиво, а в жизни случаются вещи и похуже. Я была ему благодарна за то, что не стал меня допрашивать.

Я устраиваюсь рядом с ним, слышу тихий гул голосов и вдыхаю легкий аромат хмеля. На всем пути из Маршпула я пыталась отойти от потрясения.

Пегги общалась с Джозефом! Теперь я счастлива, что об этом можно забыть, по крайней мере, на пару часов.

Зак предложил мне сесть спиной к стене, откуда можно видеть весь зал – лучшее место. Но я устраиваюсь на другом. Чем меньше людей видят мое лицо, тем лучше. Люди, распознающие и запоминающие лица (те инопланетяне, которым я так завидую), могут узнать меня по фотографии, которую сделал парень из черной машины.

Мне просто хочется притвориться на пару часов, что я самая обычная молодая женщина, которая пришла в паб выпить со своим знакомым. Листы с буквами, которые использовала бабушка Пегги, то и дело всплывают у меня в сознании, но я выбрасываю их из головы.

Мы болтаем о книгах и о моей работе в магазине с Маркусом.

– Мне она нравится, – говорю я. – А ты чем занимаешься?

– Я строитель. Занимаюсь сухой каменной кладкой[30].

– О, классно.

«Классно?» Какую глупость я сказала. Я сильно смущаюсь. И хотя наши кружки еще почти полные, я уже беспокоюсь о том, что придется идти к барной стойке и меня могут узнать.

– Да, мне это нравится, – говорит Зак. – И недостатка работы никогда не будет. До тех пор пока овцы любят притворяться горными козлами, а люди, отправившиеся на прогулку, считают себя… бог знает кем, ну, может, Эдмундом Хиллари[31] или кем-то в этом роде.

Я вспоминаю, как бабушка Пегги жаловалась на гуляющих, которые сходят с проложенных тропинок и идут к Красному дому. Иногда она выбегала с тростью, чтобы их прогнать. Но обычно все дело заканчивалось разговорами, и она даже предлагала им чай с кексом, если они заблудились.

Зак поднимает взгляд от пива и хмурится, глядя на барную стойку.

– Этот тип смотрит на меня или на тебя?

У меня крутит живот, в кровь выплескивается адреналин. Я не смотрю по сторонам.

– А может, мне показалось, – продолжает Зак. – Он ушел.

Зак рассказывает мне про свою работу, делится мыслями о некоторых землевладельцах.

– От охотничьих угодий меня просто тошнит. Тысячи акров принадлежат богатым придуркам, с наслаждением убивающих невинных созданий. Это так мерзко.

Я с ним согласна, но меня нервирует то, насколько он уверен в собственном мнении. Я беспокоюсь, что он посчитает меня скучной. Во мне мало интересного, кроме трагической гибели моих родственников.

– Достаточно обо мне, – объявляет Зак. – Ты же не хочешь, чтобы я выдал свою очередную тираду.

Я улыбаюсь.

– Похоже, что уже начал.

– Прости, – смеется он. – А ты какая? Что тебя злит?

– Необычный вопрос.

Все его внимание сосредоточено на мне, он ни на что не отвлекается, словно его искренне интересует то, что я скажу. Мне жаль, что приходится быть такой осторожной, потому что такие люди, как Зак, задают правильные вопросы и слушают ответы. Это проблема. Почти все мужчины, которых я встречала в жизни, не слушают вообще. Все то время, пока ты говоришь, они только и ждут