закручиваю кран, чтобы он перестал капать.

— Как я могу тебя ненавидеть? — спрашиваю я у его отражения в окне.

— Нельзя было врать тебе, я понимаю. — Он трет лицо. — Но и правду открыть я тоже не мог — боялся, что, если скажу, ты от меня уйдешь.

Я поворачиваюсь к нему спиной.

— И какова же она, эта правда?

Он тяжело вздыхает.

— Я был молодой и глупый, поступил в компанию по управлению активами и попал под влияние двух парней, с которыми работал. Провел несколько месяцев в тюрьме — по делу о мошенничестве.

— Несколько месяцев — это сколько?

— Четыре или пять, — говорит он, но я не свожу с него глаз, и он признается: — Может, немного больше.

— Лео, я посмотрела в интернете. Нашла Лео Картера. Ты провел в тюрьме два года.

— Нет. — Он качает головой. — Меня выпустили досрочно за хорошее поведение.

Я молчу.

— Но ты права, я пробыл там больше года, точно не помню...

Я возвращаюсь к столу, в ярости от того, что он так и не понял.

— Неважно, сколько ты пробыл в тюрьме — два месяца или два года. Важно то, что ты продолжаешь мне врать.

— Я все тебе расскажу, обещаю. — Лицо его выражает такое отчаяние, что больно смотреть. — Женщина, которая приезжала в Харлстон, она, я тебе не соврал, действительно журналистка. Она хотела написать об иронии судьбы: человек, когда-то осужденный за мошенничество, дает консультации в области риск-менедж­мента. Все уговаривала меня, а я отказывался — не хотел, чтобы ты узнала, что я наделал. Элис, неужели ты не видишь? — Из его глаз снова хлынули слезы. — Я использую совершённое зло во благо! Я искупаю вину.

— Это прекрасно, Лео, — говорю я. — Но это не отменяет того, что в глубине души ты бесчестен. — Я подбираю слова, чтобы он понял, почему для меня это предательство. — Ума не приложу, почему ты не рассказал мне правды о себе, хотя я была с тобой совершенно откровенна. Ничего от тебя не скрывала.

— Но я сидел в тюрьме!

— Вот именно. Ты совершил ошибку и заплатил за нее.

Я оглядываюсь, услышав звук машины, подъезжающей к дому.

— Ты куда? — спрашивает он.

— Открыть дверь. Это Джинни.

— Джинни?

— Да, я попросила ее приехать.

— Но мы еще ничего не обсудили.

— Обсуждать нечего.

— Элис, пожалуйста!

— Прости, Лео. Все кончено.

Я иду и открываю дверь. Слышу, как Лео всхлипывает у меня за спиной, и ненавижу себя за то, что ничем не могу его утешить.

— Лео еще здесь? — встревоженно спрашивает Джинни, войдя в прихожую.

— Да.

— Что случилось?

— Пускай Лео сам тебе расскажет. — Я тянусь за пальто. — Это его история, а не моя.

Я обнимаю Джинни и говорю:

— Я тебе потом позвоню.

В сквере я опускаюсь на скамейку и подставляю лицо злому ветру, чтобы вышиб из глаз слезы.

Глава 32

ЗВОНИТ ДЖИННИ.

— Ты где? — спрашивает она.

— Сижу в сквере.

— Сейчас подойду. Просто поверить не могу, — говорит она, когда через несколько минут появляется рядом со мной — потрясенная, кажется, не меньше моего. — Поверить не могу, что Лео сидел в тюрьме.

Я засовываю руки поглубже в карманы, только сейчас почувствовав, как замерзла.

— Вот поэтому он и не признавался, что у него есть паспорт. А фамилию он, видимо, поменял официально, потому что дом куплен на имя Кертис.

— Элис, дорогая, какой кошмар.

— Как он там?

— Ужасно. Совершенно раздавлен.

— Интересно, почему я чувствую себя виноватой?

— Потому что он тебе небезразличен.

— Возможно. Но я не могу его простить.

— Из-за этого преступления? Мошенничество — это, конечно, ужасно, но все-таки не убийство...

— Ты права, это не убийство. Но дело даже не в преступлении.

— А в том, что он сидел?

Я медленно киваю. Мне бы очень хотелось объяснить ей, почему это для меня так важно, но я не знаю как.

— Что будешь делать?

— Видимо, поеду обратно в Харлстон. Попрошу Деб­би, чтобы позволила мне остановиться у нее, пока не выселю жильцов. — На глаза наворачиваются слезы. — Полтора месяца, Джинни. Мы с Лео едва продержались полтора месяца.

Она обнимает меня за плечи:

— Может, поживешь немного у нас?

— Спасибо тебе большое, но я хочу попросить Лео позволить мне еще пару недель побыть здесь.

— Но... думаешь, ему самому не захочется здесь жить? Тем более что с понедельника у него работа в Лондоне.

— Почему? Он больше в Бирмингеме не работает?

— Нет.

— О, — произношу я разочарованно. — Может, вы могли бы его приютить на некоторое время?

— Конечно. А зачем тебе тут оставаться еще на две недели? Тебе что, так долго собираться?

— Нет, но мне нужно время, чтобы придумать, как быть дальше.

— А у нас ты это придумать не сможешь? Ты можешь оставаться у нас сколько захочешь, ты ведь знаешь.

Я мотаю головой:

— Я хочу побыть здесь.

Она смотрит на меня с любопытством:

— Это ведь не из-за убийства?

— В каком смысле?

— Лео говорит, ты немного зациклилась на этой трагедии.

— Нет, не из-за убийства, — говорю я и ненавижу себя за ложь. — Я хочу со всеми здесь нормально попрощаться. Ну и потом, думаю, я имею полное право попросить эти две недели, учитывая то, как он со мной поступил.

— Ты права. — Она берет меня под руку. — Пойдем в дом, ты совсем замерзла.

Мы выходим из сквера и идем к дому.

— Как ты думаешь, Лео останется в «Круге»? — спрашиваю я.

— Кажется, планы у него такие.

Почему-то мне это кажется несправедливым.

Она доводит меня до дома и обнимает на прощание.

— Если что-нибудь понадобится, ты знаешь, где меня искать.

Лео ждет меня на кухне, стоит, прислонившись к разделочному столу. Я захожу и прислоняюсь к раковине — точно напротив.

— Мне бы хотелось найти более веское слово, чем «прости», — говорит он. — Но такого нет.

— Ты тоже меня прости.

— За что?

— За то, что у нас ничего не вышло.

Он кивает:

— Все нормально. Я всегда знал, что это случится, как только ты узнаешь.

— Но этого не случилось бы, если бы ты с самого начала был со мной откровенен! — выпрямившись, восклицаю я, ужасно огорченная тем, что он, похоже, не понимает. — Если бы ты рассказал мне о тюрьме во время нашей первой встречи, все могло бы быть по-другому.

— Я не был готов так рисковать, — говорит он с кривой усмешкой. — Я никогда не умел признавать свои ошибки и всегда пытался как-то увернуться от проблем. По крайней мере, так мне объяснила психотерапевт.

— У тебя был психотерапевт?

— Да. Раньше. Мне ее нашли родители, когда я вышел из тюрьмы.

Что-то не сходится.

— Ты, кажется, не общаешься с родителями?

Он вздыхает.

— Ну как я мог им тебя представить, если ты знала меня под другой фамилией? Ты бы очень быстро выяснила, что их зовут мистер и миссис Картер, а вовсе не Кертис.

Не знаю, почему я так потрясена.

— Дай-ка я угадаю. У тебя прекрасные родители, которые дали тебе неплохое образование.

Он роняет голову.

— Что-то вроде того.

— И они ничего обо мне не знают.

— Прости.

Я смотрю на него с отвращением.

— Мало того что ты врешь о себе самом, но ты врешь еще и о других — тебе явно опять нужна психологическая помощь, — говорю я и после паузы продолжаю: — Ты останешься тут, в «Круге»?

Он достает из шкафчика стакан, и я отодвигаюсь, чтобы пропустить его к крану.

— Да. Я говорил тебе, мне очень нравится этот дом, несмотря на его историю, — говорит он, стоя ко мне спиной.

— Я хотела спросить... Знаю, что это твой дом, но нельзя ли мне побыть здесь еще пару недель? Мне нужно свыкнуться с мыслью о возвращении в Харлстон.

Сделав несколько глотков воды, он оборачивается.

— Я думал, ты будешь только рада поскорее туда вернуться.

— Вообще-то нет. Честно говоря, у меня такое чувство, будто я не справилась.

— С понедельника я работаю в Лондоне. Но не волнуйся, я не буду тут слишком мешать.

— Я бы хотела побыть здесь две недели