Книготорговец, видимо, взвесил блеск моих глаз на весах своего многолетнего опыта и поднял вверх растопыренные пальцы.

— Пять нумизматиев? — ахнул я. — Ты сошел с ума. В прошлый раз я купил у тебя полного Тацита всего за два. Нет и нет. Максимум, что я могу заплатить, это три.

Книготорговец придвинулся ко мне вплотную, хитро сощурился и добавил к растопыренным пальцам еще один.

Проклиная жадного знатока книжных страстей и собственную несдержанность, я выгреб из кисета все оставшиеся золотые, набрал еще горсть меди и поспешил прочь из лавки, унося бесценные свитки в грязной лошадиной торбе.

Пришлось возвращаться домой, не купив ни лекарственной мази для десен, ни черепицы для прохудившейся крыши, ни обещанных Бласту новых сандалий, ни свежих сазанов, которых научились разводит в местных прудах сирийские рыбоводы.

Но зато теперь у меня есть подробные показания надежного свидетеля. Который не побоялся правдиво запечатлеть на пергаменте шум быстротекущего времени, услышанный им. И я без труда, отмотав лишь несколько локтей первого свитка, нахожу нужное мне место и могу перенести в свой труд отчет о летних месяцах четыреста шестого года.

НИКОМЕД ФИВАНСКИЙ О ВОЙНЕ С РАДАГАИСОМ

Когда пришли известия о полчищах вандалов, свевов и остготов, собранных в верховьях Дуная вождем по имени Радагаис, Стилихон поспешил к своей армии, стоявшей в Лигурии. Но увидев, что численность ее весьма сократилась из-за неуплаты жалованья и дезертирства, он стал настойчиво просить императора Гонория и римский сенат собрать нужную сумму денег и послать ее Алариху в Иллирию, чтобы тот выступил против Радагаиса в союзе с римлянами.

На это ему отвечали, что варвар Аларих просто возьмет деньги и нарушит данное слово. А нужно, мол, предпринять действия и разослать ложные письма и известия, которые бы убедили Радагаиса двинуть свои полчища не на Запад, а на восток, не в Италию, а в Иллирию. И пусть там два варвара, Радагаис и Аларих, дерутся друг с другом до полного уничтожения. Нужно вспомнить, как Юлий Цезарь умел стравливать между собой племена галлов, а потом и германцев, и добивался победы.

Тщетно Стилихон уверял императора и сенаторов, что Алариха нельзя считать уже варваром, что это христианин и римский воин, который никогда не нарушал данного слова; что он стоит во главе дисциплинированной армии, которая будет исправно служить тому, кто ей платит; что константинопольский двор сильно затянул с отправкой жалованья визиготам и что, если взять их сейчас на содержание, можно в придачу получить всю Иллирию под власть императора Гонория.

Тем временем отдельные отряды вандалов и свевов начали проникать через Альпы в Италию, а один даже появился под стенами Флоренции. И это нагнало на итальянские города такого страха, что большие суммы денег были собраны и посланы Стилихону. Что позволило ему призвать дезертиров обратно, набрать новых солдат, а также послать денежные подарки дружественным вождям аланов, гуннов и визиготов, призывая их выступить вместе против Радагаиса. Так что, пока его армия, не имевшая и двадцати тысяч воинов, быстрыми маршами двигалась через заальпийскую провинцию Рэтия в направлении Дуная, к ней сумели присоединиться вспомогательные отряды союзных племен, а также 12 тысяч визиготов, посланных Аларихом.

Радагаис никак не ожидал увидеть армию Стилихона так быстро вблизи своего лагеря. Ибо варвары, при всей их хитрости, жестокости и смелости, довольно беспомощны, когда дело доходит до измерения времени и расстояний. И те вожди варваров, которые обещали Радагаису свою помощь, запаздывали в пути, а он не осмеливался вступить в решительную битву до их прихода.

Римляне тем временем начали быстро окружать варварский лагерь рвом и частоколом. Те поначалу только смеялись, потому что у них были большие запасы еды, а сам лагерь был устроен в месте, богатом колодцами и источниками. Однако в летней жаре еда стала быстро портиться, а от тесноты и грязи среди варваров, не имевших привычки мыться, начались болезни.

Римляне же устроили свой лагерь по обычным правилам. Они первым делом построили три бани, сделали уборные с проточной водой, и врачи легионов строго следили, чтобы даже аланы, гунны и визиготы из вспомогательных частей мылись каждый день. Если замечали заболевшего, то немедленно отводили его в отдельную палатку. Среди варваров в это время болезни только усиливались, и вонь нечистот и отбросов поднималась над их лагерем.

Другие историки обычно не пишут о таких низменных вещах. Они стремятся объяснять победы римского оружия доблестью солдат и гением полководца. Я это безусловно признаю, но все же считаю своим долгом отметить, что в войнах с варварами хорошие римские уборные были не менее сильным оружием, чем римские мечи.

Дождавшись, чтобы болезни сделали свое дело, Стилихон внезапно напал на лагерь варваров и в короткой жестокой битве изрубил добрую половину их. Оставшиеся были взяты в плен, а многие потом присоединены к римскому войску. Радагаис был схвачен и тут же публично казнен.

Гордый своей победой Стилихон вернулся в Рим, где в его честь была сооружена триумфальная арка, украшенная трофеями и статуями Однако отряды англов, бургундов, свевов, саксов, вандалов, которые не поспели на помощь к Радагаису, тем временем накапливались в германских лесах. И в самом конце года, когда вследствие сильных морозов, Рейн замерз на всей ширине, полчища варваров пересекли его по льду и хлынули в незащищенную Галлию.

(Никомед Фиванский умолкает на время)

ГОД ЧЕТЫРЕСТА СЕДЬМОЙ

ГАЛЛА ПЛАСИДИЯ — О КРОВОСМЕСИТЕЛЬНОМ СВАТОВСТВЕ

Сын Стилихона, Эферий, был задет стрелой во время похода против Радагаиса, и раненая голень плохо заживала. Дворцовые хирурги пробовали то сицилийскую мазь, то припарки из молочая, то змеиный яд, размешанный в святой воде. Эферий стучал костылем по залам и коридорам, томился скукой. Мне было жаль его, и я разрешала ему навещать меня чаще, чем это хотелось бы его отцу, но все же реже, чем хотелось бы его матери — Серене. Нянька Эльпидия садилась сбоку и следила, чтобы расстояние между нашими коленями оставалось достаточным для проезда по крайней мере четверки лошадей. Если кончик моей туфли выглядывал из-под платья, она громко кашляла и заводила глаза к потолку.

Я с интересом расспрашивала Эферия о римских порядках, многие из которых казались мне весьма диковинными. Например, в Константинополе я никогда не слыхала, чтобы усыновленный мог стать полноправным наследником имени и состояния. В Риме же человек мог обзавестись сыном, не подвергая себя бурям и смерчам брачной жизни. Усыновление было таким же священным обрядом, как и брак. Многие важные должности, по закону, должны были предоставляться только главам семейств.