Теперь, когда на поверхности планеты воцарилась тишина, Ссох мог с удовольствием слушать голос своего божества, и он вспомнил, как прекрасен покой.

Как прекрасно, когда Гха всем доволен.

Да. Так хорошо.

Зеркала Тузун-туна

Александр Ковалев

В ноябре вновь подул злобный восточный ветер. В первый год это казалось диковинным. Дыхание Аквилона выдуло воды из Таганрогского залива, обнажив веками не тревожимое песчаное дно. Ранние морозы сковали торосами пресноватые волны, и от Таганрога до Ейска встала стеной ледяная плотина. Застигнутая врасплох рыба зарывалась в песок и коченела от мороза. Но все тот же яростный Аквилон, не стихая ни на минуту, срывал тонкую ледяную корку с песка, поднимая в небо черно-красную взвесь, обнажая и обреченную мерзлую рыбу, и оставленный человеком на дне мусор. Будь то пивные бутылки, разбитые алюминиевые остовы лодок и обрывки капроновых сетей; котелки, кружки, пряжки и каски столь ржавые, что уже и не понять, принадлежали они советским или немецким морским пехотинцам; сгнившие остовы ботов, иной раз с ворохом хлама и медными екатерининками незадачливых контрабандистов, прятавших колониальные товары в рукотворных гротах под мысом Свято-Никольской крепости. Попадались кроме медных екатерининских копеек и вовсе древние серебряные арабские полушки и четвертаки рубленные из динаров Саллах-Аддина, попавшие сюда во времена турецкого и генуэзского владычества. Но иной раз из песка выступали вещи столь древние, что само время не в силах было бы ответить, как и когда они сюда попали.

Ковалёв вышел из дома, держа в зубах ключи, а под мышкой портфель и завёрнутую в обложку из пергаментной бумаги «Античную лоцию Чёрного Моря» Михаила Васильевича Агбунова. Едва хлопнув дверью, он удивился, когда его накрыло облаком серого песка. Даже на дверной ручке остались четкие следы пальцев, а на бетонном крыльце отпечатки подошв. Оглянувшись, он понял, что окружавшая его багровая серость, поначалу принятая за утренний туман, имеет совсем иную природу. Все предметы в маленьком дворике – от пластиковой садовой мебели до пожухлых вот-вот готовых опасть листьев – были покрыты слоем мелкого как пыль серого слюдянистого песка.

– С моря? – мельком подумал он, замыкая дверь. Взглянул на запястье с часами. Хмыкнул. И, кидая ключи в карман, уже принял решение сделать крюк по пути в музей. Минут через пятнадцать Ковалёв стоял у солнечных часов на вершине каменной лестницы, что спускалась к набережной от Греческой. Пару раз зимой он видел, как стянутая льдом вода отходила от гранитных плит и чугунных перил на десяток-другой метров, но сейчас… Сейчас он увидел оледеневшую, исхлёстанную северо-восточными ветрами пустыню и десятки спиральных вихрей, поднимавших в небо песок с инеем от Таганрога до Морского Чулека или даже дальше, до Недвиговки, если не до самого Ростова.

Невзирая на раннее время, по бывшему дну уже прогуливалось с десяток человек. Молоденькие девочки фотографировались на фоне «Марсианского» пейзажа, мужчины в ватниках с ведрами и ломиками подбирали мороженую рыбу, кто-то пытался прокатиться по ровному дну на внедорожниках или мотоциклах. Были и эти… Ковалёв поморщился и сплюнул при виде парочки мужчин с металлоискателями.

– Мрази, – прошипел он сквозь зубы, но не стал спускаться, чтобы прогнать их. Все равно вернутся, сволочи. Надвинув козырёк кожаной кепки-гопки на глаза, он поплёлся к музею. Тот находился в здании бывшего дворца Алфераки, что уже пару лет был закрыт на реконструкцию, и Ковалёв мог работать, не отвлекаясь на экскурсии и посетителей, если, конечно, сам не мешался реставраторам и рабочим. Все его барахло в пронумерованных картонных и фанерных коробках было свалено в не особо аккуратную кучу рядом с толстыми папками картотеки, утрамбованными в коробку из-под принтера. Всё, что было выкопано с две тысячи пятого, когда в районе между портом и «Каменной лестницей» строители обнаружили остатки античного поселения, до сих пор толком не было каталогизировано. В собрании из трёх с половиной тысяч предметов Ковалёв дошел только до две тысячи тридцать восьмого: фрагмент архаичной ионийской амфоры с частично читаемым клеймом – головой юноши во фригийском колпаке с торчащим изо лба рогом. Половина клейма отсутствовала. Карпенко считал, что это изображение фракийского Пана или Приапа, а амфора происходит из Византия. Ковалёв предположил, что это вовсе и не рог, а часть лунного месяца. Тогда на клейме никакой не Пан, а малоазийский Кабир – Мен. И амфору можно будет локализовать как Теосскую. Чтобы опровергнуть интерпретацию Карпеко, Ковалёву пришлось сопоставлять с находкой все доступные ему изображения Мена на амфорах или монетах. Потребовались запросы в музеи Танаиса и Фанагории. На обработку и интерпретацию одного черепка ушел месяц работы. Но Ковалёв в итоге оказался прав. Это малоазийские клейма из греческой Ионии, еще не утопающей в крови завоеваний Великого Кира. Три или пять лет работы, и он сможет доказать присутствие на территории города следов хтонического культа Кабиров в седьмом веке до нашей эры. А там уже можно будет смело локализовать упоминаемые Геродотом Кремны в Таганроге. Ковалёв мысленно усмехнулся:

– Если отобрать у Танаиса звание самой древней северной колонии эллинов, можно ли надеяться на грант? Звучит неплохо. Начальство и журнашлюхи любят все, что можно превратить в пафосный заголовок. Черт, знать бы заранее, что море выдует, можно было б у директора выклянчить полевой выход. Щас набежит мудачье с детекторами.

Ковалёв глубоко вздохнул и опустился прямо на грязный пол рядом с коробками, подложив папку под задницу. «Античную лоцию» кинул поверх фанерной коробки. Успеет сдать в библиотеку до обеда.

– Что там у нас дальше по алфавиту? – широко зевнув, спросил он сам у себя, натягивая резиновые перчатки и снимая крышку с очередной коробки. Согласно описи, предмет был первоначально определён археологом как «лопатка или щиток».

– Ну да! Или-или! – засмеялся Ковалёв, проверив заодно, что за практикант составлял описание, и почему руководитель раскопок не дал студенту подзатыльник. Предмет действительно визуально напоминал сильно покрытый зеленой ржавчиной и бурой коростой совочек или лопатку. Однако даже сквозь толстые рыхлые окислы Ковалёв смог разглядеть характерную форму. Взяв свободной рукой карандаш, он жирными штрихами зачеркнул небрежно составленное описание и выше на свободном месте нацарапал:

«Металлическое зеркало с рукояткой. По форме напоминает зеркало с антропоморфной рукояткой из кургана «Елизаветинское-1» и аналогичное из кургана «Пять Братьев-3». Отдать на рентгенографию».

– Ты там? – спросил Ковалёв, обращаясь к рукоятке зеркала. – Я знаю, что ты там, змееногая мать Гекаты и