похож на первый…

Да и утро 12 сентября тоже началось с того, что мне опять влепили укол в филейную часть и вежливо пригласили на завтрак. Сестричка помогла нам с танкистом надеть халаты и умотала по своим делам, а я, так как сосед после завтрака снова уснул, пошел в больничный парк. Там пообщался с другими ходячими ранеными, которые в пять минут расстреляли всю пачку привезенных Гусевым папирос, а потом просто сидел на лавочке, наслаждаясь бездельем и отсутствием постоянной боли в руке.

Вот на этой лавочке меня и нашли мои пацаны. Гек с Жаном сначала искали командира в палате, но потом, следуя вводным медсестры, принялись обшаривать парк. И хоть я сидел в стороне от главной аллеи, много времени на поиски не затратили. Ребята притащили целый вещмешок вкусняшек и несколько пачек французских сигарет, оказавшихся очень кстати, а то я уже подумывал, где бы раздобыть курево. Потом пацаны объяснили причину своего появления. Оказывается, еще вчера они думали заслать ко мне Северова, так как готовились к выходу, но потом все переигралось, и Марат со Змеем и Фаустом поехали решать координационные вопросы в штаб полка НКВД, а их отпустили проведать раненого.

Разговор у нас только начался, как вдруг вдалеке послышалась стрельба. Интенсивная. Очень интенсивная. Как будто батальон в прорыв пошел. И эта стрельба все нарастала и нарастала, охватывая нас со всех сторон. Жан, настороженно крутя головой, удивленно ругнулся и спросил:

— Что это?

Пучков тоже весь извертелся, держа оружие на изготовку и пытаясь понять, откуда может грозить опасность. А у меня вдруг ослабли ноги и защекотало в носу от внезапного понимания, ИЗ-ЗА ЧЕГО ИМЕННО поднялась канонада. Секунд десять я, скрывая выступившие слезы, молча смотрел на еле видимые в свете солнечного дня осветительные ракеты, взлетающие то тут, то там, а потом, встав, попросил у Лешки:

— Ну-ка дай мне автомат…

И, взяв у удивленного Гека «калашников», выпустил в небо весь магазин. Потом уронил ствол на гравий дорожки и, обнимая друга здоровой рукой, проорал, срывая горло:

— Победа!! Мужики, ПОБЕДА!!!

17 сентября 1944 года

Город Берлин.

— Ты куда поехал, нам в другую сторону надо!

— Ничего подобного, вон надпись, специально для тупых!

— Сам дурак! Эти надписи тут на каждом доме намалеваны!

— Отставить базар!

Гусев начальственным рыком прекратил разборку между Геком и Змеем, а потом, сверившись с картой города, приказал молча сидевшему за рулем Марату:

— Налево поворачивай.

Командир, как обычно, не ошибся, и поэтому буквально через пять минут наш «УльЗиС» выехал на большую, заваленную обломками строительного мусора и подбитой техникой площадь, по которой активно перемещались целые толпы народа в военной форме. А всю противоположную сторону этой площади занимала до сих пор дымящаяся громада рейхстага. Подъехать ближе было невозможно, поэтому мы вышли из джипа и пошли дальше пешком. Шли, сопровождаемые песней, льющейся из репродукторов агитационной машины, стоявшей тут же. Только что закончился «Синий платочек», и вдруг, после непродолжительного шипа, заиграла настолько знакомая мелодия, что я даже споткнулся от неожиданности. Ух ты! А я думал, что «Как, скажи, тебя зовут?» впервые прозвучит только на параде в Москве. Но видно, Верховный решил кое-что переиграть. Скорее всего потому, что песня «День Победы» очень понравилась ему при первом же прослушивании, а эта, как гораздо менее официозная, уже не вызвала такого всплеска эмоций. Вот он и разрешил ее запуск «в люди» досрочно. Но мне звучащая сейчас мелодия почему-то была гораздо ближе утвержденного лично Иосифом Виссарионовичем марша московского парада, коим и должен стать «День Победы». Может быть, как раз своей меньшей пафосностью и большей лиричностью. Наверное, поэтому и я и мои друзья, не сговариваясь остановились, вслушиваясь в эти слова:

Было много трудных дней, Будет много трудных дней, Значит, рано подводить итоги. Вот и встретились мы с ней, Вот и свиделись мы с ней Где-то на проселочной дороге. Только несколько минут, Только несколько минут Между нами длилась та беседа. Как, скажи, тебя зовут? Как, скажи, тебя зовут? И она ответила: — Победа! Под шинелью на груди, Рядом с сердцем на груди Скромные солдатские медали. Только ты не уходи, Больше ты не уходи, Мы тебя в окопах долго ждали. За тебя в огонь и дым, Шли вперед в огонь и дым Моряки в изодранных бушлатах. Это именем твоим, Светлым именем твоим Бредили солдаты в медсанбатах.

А когда щипающий за душу марш сменился на разудалую «Ехал я из Берлина», то так же, не сговариваясь, пошли дальше. Только сразу к рейхстагу подойти не удалось, из-за того что нам постоянно преграждали дорогу… Поэтому мы пили сначала с какими-то танкистами, потом с целой толпой военных корреспондентов, которых сменили непонятно откуда взявшиеся мореманы. После этого пьяная и развеселая пехтура, с которой тоже пришлось вмазать, долго и упоенно качала Гусева.

Но минут через сорок мы все-таки дошли. Одна рука у меня была на перевязи, зато во второй я крепко сжимал банку с краской. Потом мы долго