Шрифт:
Закладка:
И вот однажды, ближе к ночи, приходит к нам с заднего двора мужик один с рынка и просит помочь. Я спрашиваю:
— А за сколько? Деньги вперед!
Он выкладывает приличную сумму и подмигивает:
— Надо наш рынок очистить.
— От кого?
— От вегетарианцев.
Я тогда про них где-то что-то слышал, но, честно говоря, никогда живьем не видел. Поэтому спросил: кто такие? А мужик мне подробно объяснил.
— Это, — говорит, — наши злейшие враги. После рахитов.
— А что плохого они нам сделали?
— А от них проходу нет на нашем рынке. Заняли все ряды. Сплошь овощи и фрукты. Ананасы и бананасы.
— Может, бананы?
— Ага, — говорит, — бананы и ананасы. А еще мандарины, арбузоны и всякая другая папайя. Тонны! С грузовиков всякой хурмой торгуют, а говядине нашей места нет. Все киви да киви, а родной свинине тесно. Что ни палатка, то бабка с дедкой торгуют репкой. И вообще надоели они нам своими чесночными запахами. Надо освободиться от их тлетворного воняния.
Я говорю:
— Давно пора. Наконец-то. А то пичкают наш народ этой своей зеленью. А наше мясо за рубль уже не продашь!
— Вот-вот. Ты парень, я смотрю, понимающий. Не возглавишь ли боевой отряд мясников?
— Возглавлю, почему бы не возглавить? Я ведь и обезглавить могу. Но только скажите мне, как вегетарианца от невегетарианца отличить?
— По внешнему виду, — объясняет мужик, — его нутра. Распорол ему живот и смотришь, чего там у него в нутре… А там у него исключительно растительная пища должна быть, которая разлагается по причине его гнилой натуры.
— Понял, — говорю. — Разрешите теперь вступить с этими гадами в прямые рыночные отношения.
— Вступайте! Но только помните: я к вам не приходил, поэтому ничего не говорил. Вы меня не знаете, поэтому я с вами не знаком. Вы все сами и без меня, а я где-то вдалеке, но параллельно!
И исчез. А мы в воскресенье в два часа пополудни собрались у входа на рынок — каждый со своим топором. Вошли в торговую зону. Смотрим, кто, где, кем и как, кому за что, когда и почему не заплатил. По моему сигналу начали крушить ряды и палатки. Тут какая-то бабка кричит:
— Что ж вы делаете, скоты?!
То есть она обозвала нас потенциальным мясом. Ну я тогда и рубанул… Моему примеру последовали подражания. Это была победа. Впервые в истории рынка на всех лотках лежало мясо, и ничего, кроме лежалого мяса. Очистившись от вегетарианской нечисти, мы стали регулярно тренироваться в бывшем павильоне морепродуктов, где ели трофейную икру ложками и заедали сладкими трюфелями — любимым кушаньем наших злейших врагов. Нас стали бояться и узнавать издали: мясники надели сапоги и черные рубашки, чтобы кровь была лучше видна: красное на черном. Также понравились нарукавники со знаком «череп и кости вегетарианца», в этом виде мы сфотографировались для газет и журналов, которые дали нам бесплатную рекламу: «Бритоголовые узколобые овладевают рынком». По Интернету я провел несколько пресс-конференций (мой файл и электронный адрес теперь знает вся страна: measo sobakl.ru — от слова «рубить»).
— Как вы могли убить старушку с петрушкой? — чаще всего спрашивали меня журналисты.
— Топором, — честно отвечал я, — с одного замаха.
По телевизору меня показали по всем каналам двенадцать раз в день, чаще Путина и Киркорова. Я также выступил на форуме «Молодежь мира. Перспективы развития», где меня тепло освистали, когда я сказал, что «мы будем из вас котлеты делать и жарить на сковородке». Успех был необыкновенный. Однако к концу месяца нас стали забывать. Пришлось всей командой пойти в консерваторию. Там скопились сплошь одни вегетарианцы. Когда мы уселись в первых рядах, дирижер, бедный, разволновался, палочку уронил, оркестр разъехался, мелодии никакой, сумбур вместо музыки, но мясники искусство уважают — затопали ногами, и все. Пальцем никого не тронули. Ни одну скрипку не подожгли. А как хотелось… Нам важно было показать, что мы здесь — свои люди, что музыка для всех, а не только для избранных. Что мы сюда в любой момент можем опять прийти и навести наш порядок в их нотах. Через неделю мужик приказывает:
— Теперь футбол. Надо западную трибуну поломать.
Я говорю:
— Это запросто. Я запад не люблю. Запад уделаем. Западло.
Уделали. Но нам тоже досталось. От милиции ихней, вегетарианской. Меня схватили в числе других, поволокли в отделение… Я думал, судить будут, мы станем героями, годика четыре дадут, чтоб мы ели одну эту ихнюю вегетарианскую пишу… Так нет, откуда ни возьмись явился какой-то адвокат и разрушил все наши надежды, сказал, что мы — временные хулиганы, нас не надо опасаться, что на самом деле мы честные и добрые мясовики-затейники, что у нас было детство тяжелое, что мы одинокие, а это профессия у нас такая кровавая, тянет рубить… В общем, все испортил, всю биографию…
Как только нас отпустили, мы сразу в кабак. Там, за столиком, у нас с мужиками происходит серьезный разговор, который мне бы не хотелось озвучивать. Но теперь можно.
— Дело к тебе. Хотим избрать тебя фюрером нашей новой партии.
— Какой партии? — спрашиваю под дурачка, будто не знаю какой.
— Партии Мяса. Есть такая партия!
Я без колебаний соглашаюсь, потому что мясники не колеблются.
Вскоре состоялся наш Учредительный съезд, на котором я выступил с погромной… извините, с программной речью.
— Соратники! — сказал я. — Мой любимый цвет красный. Но если кровь смешать с черным, получится коричневый. Было время, когда мяса у нас не было даже на рынках. Люди изголодались, и мы дали им то, чего они так хотели, стоя в очередях.
Народ пойдет за мясом, то есть за нами, и впредь. Но теперь наши топоры — в надежных руках. Под знаменем мясизма-топоризма вперед до полной победы над вегетарианской нечистью! (Бурные, продолжительные аплодисменты. Крики: «Да здравствует наш фюрер!» и «Спартак — чемпион!»)
В заключение на съезде были приняты мои предложения — раздать патроны, победить на выборах, создать фракцию в Государственной думе, а затем всех вегетарианцев цивилизованно отправить на постоянное место жительства в Антарктиду, на их
