Шрифт:
Закладка:
В нашу команду входил и Валентин Берестов. Он был взят в газету самим Смирновым и должен был заниматься стихами. Ничего из этого не вышло, Берестов с работой не справился, он был напуган, смят, раздавлен мощным напором поэтов, жаждавших печататься в «Литературке». Валентин боялся сидеть в своем кабинете, прятался у нас или в библиотеке. Не прошло, кажется, и месяца, как выяснилось его полное служебное несоответствие занимаемой должности, так это вроде называется на бюрократическом языке. На его место и взяли позднее Окуджаву. Но Сергей Сергеевич не дал Валентину уйти из газеты, что тот порывался сделать, а перевел его на должность спецкора при секретариате. Но все или почти все, что он делал, или заказывалось нами, или шло через наш отдел. А главное, сам он иного места, чем у нас, не видел для себя в газете. И секретариат быстро отказался от попыток распоряжаться им, дал ему «вольную», многие в редакции вообще думали, что он числится за нами. Я написал: Валентин Берестов - и поймал себя на том, что невольно стал улыбаться,- естественная реакция человека, вспоминающего очень приятное. О таких, как Берестов, говорят: излучает доброту. Необычайно деликатный, неспособный мухи обидеть, он был постоянно полон дружеского расположения к окружающим. Над ним посмеивались, главным образом над его отрешенностью от практической стороны жизни, тут он часто попадал впросак - он никогда не обижался, не сердился и совершенно обезоруживал насмешников, потому что - редкая и прекрасная человеческая черта - сам к своим слабостям относился с юмором. Высокий, худой, нескладный, сутулящийся - словно стесняющийся своего роста и старающийся не бросаться в глаза, занимать поменьше места, - плохо видящий (когда в «Литературке» сделали вестибюль-«аквариум», Валентин прошел через стекло и так порезался, что пришлось его отвозить в Склифосовского), рассеянный, вернее, погруженный в себя, Берестов своим обликом напоминал сыгранного до войны Черкасовым Жака Паганеля в фильме «Дети капитана Гранта».
По образованию он археолог, много ездил в археологические экспедиции. Как-то мы вместе отдыхали в Коктебеле, он повел ватагу детей на тамошние раскопки и необычайно увлекательно рассказывал о работе археологов. Разинув рот, его слушали не только дети, но и мы, взрослые. Вообще он великолепный рассказчик, все истории, которые он рассказывает, превращаются в юмористические новеллы. К тому же он обладает того же свойства артистическим даром, что Ираклий Андроников, - Валентин перевоплощался в героев своих историй - то в Алексея Толстого, то в Маршака, то в Чуковского. Рассказы его имели большой успех, и на наших «посиделках» ему даже заказывали: расскажи то или расскажи это.
Я хорошо запомнил рассказ о том, как Маршак листает присланную ему молодой поэтессой книгу (с Маршаком многие из нас были знакомы, бывали у него дома и могли оценить точность берестовского перевоплощения): «Хорошее название… Обложка сделана со вкусом… Какое прелестное юное лицо… Очень музыкально… Отличный язык… Интересно - стихотворение о Пушкине… Что это «И снова как огни мартенов…»? Какие мартены в пушкинское время?.. И рифма вымученная - «мартенов-Мартынов»… «А Пушкин пил вино, смеялся, дела его прекрасно шли…» Что он купчик? Какие дела?.. «И поводила все плечами и улыбалась Натали…» Что она цыганка из хора? Поводила плечами!.. Она же светская женщина!.. Что за убогий язык?.. Название манерное… Безвкусная обложка… и лицо какое-то непривлекательное…»
Завершая представление нашей команды, назову еще «внештатников», отвечавших на приходящие в редакцию письма. Они были на «сдельщине», заработок их определялся количеством написанных ими ответов на письма читателей. Заработок был невелик, за письмо платили совершенно мизерную сумму - один рубль, но для тех, у кого ничего или почти ничего не печаталось, кто работал в это время над большой вещью и не мог поэтому служить (а такая ситуация была у двоих наших «внештатников»), это был едва ли не единственный постоянный источник существования - пусть довольно скудного. Свой первый после возвращения из ссылки костюм - то ли чешский, то ли польский - Коржавин купил именно на эти деньги, приплюсовав к ним гонорар за переведенные стихи. Ассистировали ему в этом необычном деле Борисова и Рассадин. Коржавин был приведен затем в редакцию на торжественные смотрины: выглядел он почти франтом. Правда, на следующий день костюм приобрел такой вид, словно его хозяин переночевал в курятнике.
«Внештатники» тоже были не с улицы. Двое - из постоянных посетителей нашего «клуба». Бориса Балтера предложил Бондарев, если я не ошибаюсь, они оба занимались в семинаре, который вел в Литературном институте Константин Георгиевич Паустовский, во всяком случае - это точно - оба считали Паустовского своим учителем и связаны были этим. Сарнов и я привлекли Наума Коржавина. Третий - Владимир Максимов - попал к нам по рекомендации то ли Борисовой, то ли Рассадина, точно уже не помню. Все они относились к своему «отхожему промыслу» без высокомерия, добросовестно выполняя не очень-то благодарную работу. Серьезнее всех занимался этим делом Коржавин, за каждым письмом или малограмотными стихами для него вставал живой человек, его судьба, в которую он старался вникнуть, он мог убить целый день на обдумывание и сочинение одного письма. «Внештатники» проводили в редакции куда больше времени, чем требовалось для того, чтобы получить письма и сдать ответы на них, принимали близко к сердцу все, что происходило на шестом этаже, они чувствовали себя не «болельщиками», а «игроками» нашей команды. Позже Инна Ивановна как-то попросила меня, нельзя ли ее соседке-студентке пройти у нас что-то вроде практики, освоить азы газетно-редакторской работы: подготовку материала для набора, проверку, ответы на письма и т. д. «Очень способная девочка, - так мотивировала она свою просьбу.- Зовут ее Ира Янская». Девочка действительно оказалась способной, все схватывала на лету, быстро освоилась и прижилась в газете, стала критиком…
Без них хорошей газеты не сделать
Сергей Сергеевич внушал нам совершенно справедливую мысль, что, если мы не восстановим добрых отношений с писателями, которые при кочетовском режиме порвали с «Литературкой», а среди них были самые популярные, самые талантливые художники, хорошей газеты нам не сделать. Надо развеять предубеждение, внушить, что газета не корректирует, а резко меняет курс, иначе ничего не получится.
Ключевой,
