она нас через болото проведёт.

Парни повздыхали, конечно, посматривая на Чарину, что в их разговор и не вмешивалась больше, наблюдая за ним с улыбкой на иссине-вишнёвых губах.

– Мы на лугу том вас ждать будем, – решил наконец Стоян. – Никуда не уйдём.

– Вот и ладно, – кивнул княжич.

Дальше пошли втроём: мавка впереди – неспешно, покачивая облепленными мокрой рубахой бёдрами. Словно и правда княжича соблазнить хотела. Да тот всё мимо неё смотрел, будто испытав уже на себе её чары, стал к ним вдруг совсем равнодушным. А Елица поглядывала на Чарину, маясь любопытством: неужто все мавки такие? Она, признаться, встретила только первую. А теперь предпочла бы больше с ними никогда не сталкиваться: и зла от неё большого не случилось, но веяло от неё постоянной угрозой, как бы ласково ни говорила, как бы ни улыбалась призывно.

Ельник всё густел, всё меньше света проникало сквозь богатые, словно собольи воротники, ветви. Да и версты не минуло, как сырая земля обратилась и вовсе жидкой грязью. Леден хотел было срубить пару тонких молодых осин – чтобы вернее идти было – да Чарина его остановила.

– Не бойся – проведу. Только за мной иди.

Вокруг насколько хватало глаз расплывалось зловонным озером болото. Верно, тут не помогла бы и гать, но здесь её никто укладывать и не хотел. Тропа, что когда-то пролегала через это место, не вела никуда, кроме святилища. Дальше она, как успел рассказать Атей, просто упиралась в цепь скалистых холмов. Даже сумрачные ели не могли выжить в топи: повсюду топорщились из воды корни поваленных временем стволов. Торчали из маслянисто поблескивающей воды тонкие остовы чахлых берёзок и осин, редко где виднелись сухие, встрёпанные кочки.

Но удивительно: мавка ступала уверенно и быстро, только слегка петляя, обходя самые опасные места. И чем дальше, тем яснее Елица понимала, что без Чарины они не прошли бы здесь и за несколько дней. До той самой скальной стены, которую не увидишь, пока почти не ткнёшься носом – так заросла мхом – тянулась вязкая зыбь, булькало где-то, горланила выпь, словно спутала день с ночью. И от звука её голоса внутри аж что-то вздрагивало: может, и сам Болотник кричит, выбравшись со дна?

Не соврал охотник: как только оборвалась цепь древних скал, Чарина повернула на юг, а там путь начал уходить в низину. Зашли они с другой стороны гряды – глянули в небо: солнце поднялось совсем высоко. Скоро и на закат повернёт. Хорошо бы выбраться до того, как стемнеет.

– Уже недолго осталось, – мавка обернулась.

И верно: скоро выбрались они из самой лютой топи – да прямо к месту необычному. В таких только святилища и устраивать. Две каменных щеки здесь сходились, соприкасаясь словно в поцелуе, а за ними тропа, что ещё осталась со стародавних времен, уходила ниже, в невидимую пока даль.

– Пришли, – навь махнула рукой на “целующиеся” камни. – Там старое святилище. Туда твой отец когда-то ходил. А вот зачем, может, и узнаешь.

– Спасибо тебе, Чарина, – Елица улыбнулась, не зная, нужна ли той хоть какая-то от неё благодарность, кроме уговоренной.

Мавка вздрогнула всем телом, услышав своё имя, и помрачнела вмиг, отчего походить наконец стала на опасное умертвие. Но эта тень лишь скользнула по ней, а после пропала. Верно, Леден, который в это время осматривался кругом, ничего и не заметил. Только у Елицы внутри похолодело.

– Поблагодаришь, когда поможешь мне, – ровно проговорила Чарина, словно бы в том и сомневаться не приходилось.

– Пойдём, – княжич обернулся нетерпеливо.

И вниз направился, не собираясь больше топтаться на месте. Елица с облегчением поспешила за ним: хоть ненадолго уйти из-под вечного пристального наблюдения мавки. Они минули угрожающе нависшую над головами арку и по выбитым в камнях ступеням спустились в сумрачную, окружённую со всех сторон гранитной стеной чашу. Здесь в самой серёдке ровного круга стояло потемневшее от времени изваяние Велеса: кряжистого мужа с длинной бородой и сучковатым посохом в руке. С другой стороны идола вырезанная морда медведя скалилась распахнутой пастью. Вокруг него остались следы старых кострищ: всего девять – неглубокими чёрными ямками вдоль стены святилища. Требный стол из одного плоского камня, установленного на другом, покосился, рискуя обрушиться. Под ним и возле него валялись остатки старых подношений: осколки мисок, почти истлевшие обрывки ткани и какие-то округлые колышки.

Леден медленно обошёл святилище, внимательно оглядывая всё вокруг, и на лице его всё явственнее проступало разочарование: здесь как будто ничего не было.

– Не вижу ничего, что было бы похоже на Сердце.

Он присел на корточки и поднял с земли какой-то медный оберег. Повертел в пальцах и запрокинул голову, глядя в небо, что уже начинало желтеть в преддверии заката. Он прикрыл веки, словно ответа хотел спросить у Богов, куда идти теперь. Ведь Елица тоже этого не знала – и потому молчала, решив, что так будет лучше.

– А откуда ты знаешь, что нет его здесь? – всё же поинтересовалась она осторожно.

– Сердце я почувствую, коли рядом с ним окажусь, – нехотя ответил Леден. – Оно как уголёк меня прижжёт.

Вот, значит, отчего Чаян так охотно брата от себя отпускал. Знал, что тот не позволит обмануть, выдать за Сердце какой обычный оберег, кругляш бесполезный. И как хитро они это утаили. Непонятно только, почему Леден сейчас всё рассказал.

– Надо осмотреться тут ещё, – мирно предложила Елица, отчаянно пытаясь по лицу угадать настроение княжича. – Может, что-то укажет?..

– Укажет… – тот хмыкнул и встал. – Ты, верно, поиздеваться решила надо мной, княжна?

Его голос снова полоснул наточенной сталью. Леден подошёл стремительно и впился взглядом в лицо, словно и правда искал на нём следы насмешки. Елица вскинула руку к воротнику плаща, сжала застёжку – сердце подпрыгнуло и тревожно забилось, до духоты, до холодка по спине. Сколько бы она дней в пути ни провела с ним, сколько ни придётся провести ещё, а всё равно пугал он порой.

– Я думала, что оно может быть здесь, – Елица покачала головой, пытаясь не отвести взгляда, не показать робости. – Но я ошиблась.

– Ошиблась, – вздохнул княжич, остывая. – Если бы не ошибки, мы жили бы сейчас гораздо лучше, да?

Она всё же потупилась, продолжая стискивать пальцами прохладную сустугу так, что та впечатывалась в кожу до лёгкой боли. Отчаяние захлёстывало всё нутро, и хотелось плакать: и дальше её теперь княжичи терзать будут, пытаясь выведать то, что ей и ведомо никогда не было. И запугивать будут, и угрожать.

Вдруг гладкой сталью коснулись пальцы Ледена её виска: он будто бы заправил под платок лёгкие пушистые пряди – и сразу руку убрал.

– Давай проверим