Шрифт:
Закладка:
– Судебный медик осмотрел Татьяну. И она…
– А вот доказательства, Глебушка, – певуче произносит она.
Стягивает платье через голову, оставаясь в нижнем белье. Ее тело покрывают красновато-бурые синяки, на внутренней поверхности бедер темнеют ссадины, груди искусаны… Господи, кто мог такое сотворить? И какое отношение ко всему этому имею я?
– Я не делал этого. Я никогда пальцем ни одну женщину не тронул, я… Кара, пожалуйста, скажи, что ты веришь мне, – впиваюсь в жену беспомощным взглядом. – Скажи…
– Я уже не знаю, Глеб, – сухо бормочет она. – В доме никого не было, кроме тебя. Ни одного постороннего мужчины, иначе охранники сообщили бы нам. Но ведь они… Не сообщили, – надтреснуто продолжает она.
В ней прямо сейчас рушится вера в меня. Ломается, придавливая к земле обломками. И Каролина с трудом ворочает языком, ощутимо чувствуя тяжесть… Я прекрасно знаю, что это так, потому что чувствую то же самое…
– Я люблю тебя. И только тебя… Я не делал этого. Таня хочет подставить меня, сделать тебя несчастной, уничтожить. Она мерзавка и дрянь. Никакая она не бедная и несчастная родственница.
– Глеб Андреевич, наш криминалист возьмёт у вас анализы, – испытывая невыразимую скуку, произносит следак.
– Да, возьмите их! И вы не найдете ничего!
– Акт совершался в презервативе, – хрипло добавляет Таня. – Образцы смазки можно сравнить с теми, что лежат у вас в спальне.
– Это не доказательство. Она могла просто взять их.
– Глеб, и избила она тоже себя сама? – недоверчиво качает головой Кара.
– То есть ты мне… Ты хочешь оставить ее в нашем доме? Ты ей веришь, Кара? Да очнись ты! Она хочет быть на твоем месте. Она…
– У меня голова кругом, Глеб… – всхлипывает Кара. – Звони Свирепому, пусть приезжает и разбирается. А пока… Я не позволю Тане покидать дом в таком состоянии.
Глава 48
Глеб.
Происходящее походит на параллельную реальность. Кажется, жизнь осталась за кадром или стеклом, а меня куда-то выбросило… Может, Таня с Каролиной все подстроили? И через минуту будут громко смеяться и щебетать, как весело им было наблюдать за моей вытянутой рожей. Я медленно перевожу взгляд с Тани на Каролину. И не вижу ничего похожего на шутку… Ничего, что могло бы спасти меня от заключения под стражу. Синяки настоящие, обвинение тоже…
И неверие жены настоящее… Взгляд, направленный на меня, режущий, как лазерный луч, настоящий…
– Я оставляю Таню в доме, – повторяет Кара надломленным шепотом.
– Это очень опасно. Кара, да послушай ты меня, детка, – опускаю ладони на ее плечи и слегка сжимаю. – Она сумасшедшая психопатка. Все, что ей нужно – отомстить тебе, испортить жизнь. Почему ты не веришь мне, родная?
– Тогда зачем Таня просила у меня прощение, Глеб? Она… Она ведь могла и дальше вести себя, как прежде? Но она покаялась и…
– Глеб Андреевич, у нас нет времени слушать ваши оправдания. Прощайтесь с женой и… поедем уже.
Следователь не скрывает омерзения, что я у него вызываю… Шумно вздыхает и переминается с ноги на ногу. Ему скучно… Хочется поскорее закрыть меня в камере СИЗО и уйти на обед. А лучше – закрыть дело и получить очередную звездочку. Надо же – крупный предприниматель изнасиловал и избил родственницу жены. Сенсация, не иначе!
– Я невиновен, Кара. И я это докажу.
Клюю жену поцелуем в щеку и разворачиваюсь, не взглянув на Татьяну. Я ничего не успел… Безопасность Каролины под угрозой, а Таня сделала все, чтобы устранить меня. Тянусь в карман за телефоном, но мерзкий голос следака меня останавливает:
– Не положено! Цветков, забери у подозреваемого телефон, – а это бросает стажеру.
– Мне еще не выдвинули обвинение, капитан. И я имею право связаться с адвокатом. Или мне напомнить вам статьи закона? – прищуриваюсь я.
Капитан кряхтит и распахивает передо мной заднюю дверь полицейского «бобика». Бросает ненавидящий взгляд и цедит сквозь зубы:
– Звоните. Но вам не отвертеться. Терпеть не могу вашего брата – богатеньких молодых извращенцев, думающих, что за деньги можно купить свободу. Я сделаю все, чтобы ты сел, ублюдок.
– Сел, даже если невиновен?
– Она себя сама избила, по-твоему?
– Она больна. Шесть лет Татьяна находилась в закрытой психиатрической клинике. Я дам показания, но в присутствии своего адвоката – так будет правильно.
– Хорошо, у тебя пять минут. Ну… десять. Звони и отдавай телефон.
Свирепый выслушивает мой рассказ без особого удивления. Складывается впечатление, что он предвидел поведение Татьяны. Он лишь вздыхает и, помолчав немного, произносит:
– Так и быть, Глеб Андреич, тряхну стариной. Я давно никого не защищал, пора стряхнуть пыль с лицензии, позволяющей защищать клиентов в суде.
– Спасибо вам. Меня везут в Октябрьский отдел, потом будет допрос. Я очень на вас надеюсь.
– Выезжаю, Глеб. Плохо, что Каролина осталась с ней дома одна. Поверила Тане… У меня на ум ничего не приходит – кого нам отправить туда? Вашу маму? Слишком опасно? Брыкалов? Он не обладает нужной чуткостью, Таня легко его облапошит.
– Тогда кого? У меня нет доверенного человека. Дом оснащен камерами видеонаблюдения?
– Не везде. Только прихожая, гостиная, периметр дома. Какой же я идиот, что не позаботился о безопасности раньше! – сетую, с силой растирая лоб.
Следак забирает из моих рук телефон и прячет его в карман. С собой ничего – ни вещей, ни туалетных принадлежностей. Я успел позвонить маме и сбивчиво объяснить ситуацию. Она мало что поняла, но обещала выполнить мою просьбу.
Меня грубо выталкивают на площадку перед СИЗО. На обшарпанных лавочках возле железной двери – убитые горем женщины с клетчатыми сумками, нервно курящие мужчины, хныкающие дети. Следак бесцеремонно толкает меня в спину. Дергаю плечом, стремясь избавиться от его прикосновений, и вхожу в коридор. В нос мгновенно ударяют запахи казенщины – пыли, сигаретного дыма, обувного крема, канализации, пота… Я словно в казарме, только здесь не армия, а тюрьма… Как ей удалось так быстро обвести всех вокруг пальца? Методично избавиться от меня, чтобы подобраться к Каролине.
– Михалыч, этого в пятую. Адвокат приедет, позови. Допрашивать будем.
В камере три мужика разного возраста. Я здороваюсь и прохожу к свободной койке. Осторожно сажусь на край, не желая касаться воняющего сыростью матраса, а потом ложусь, не выдержав чудовищного напряжения, сковавшего мышцы. Плевать на мягкость подушки и чистоту
