Нерест называется. Так… сияние это обычно строго на севере случается, значит, туда мы не пойдем, а пойдем параллельно сиянию на… да направо пожалуй, где восток, там древняя культура и солнце восходит.

Вы никогда не бывали в тундре? Ну и не расстраивайтесь, ничего не потеряли — налево мхи с лишайниками и направо те же лишайники со мхами. Иногда карликовые березы встречаются, но конкретно тут их не было. И много-много заболоченных участков. Из живности по идее могли встретиться полярные волки, куропатки, зайцы и конечно они, песцы. Но ничего этого мне не попалось. Зато комаров попалось масса, жрать они начали меня не по-детски.

Беда, подумал я по истечении получаса брожения, так ведь они и до костей сожрать могут. Но не успели они это сделать — вовремя я увидел речку, мирно текущую среди мхов и лишайников, а на берегу речки за низеньким холмом стояла так называемая заимка. Отдельная усадьба за пределами населенного пункта в Сибири и на Дальнем Востоке. Представляла она из себя избу, срубленную из бревен. Небольшую, четыре на три метра по периметру где-то, дверь и одно окно, даже не застекленное, а затянутое какой-то непонятной пленкой.

Я честно постучал в дверь, ничего не услышал и тогда смело зашел внутрь, не забывая отмахиваться от надоедливых комаров. За дверью был коридорчик типа «сени», дверь в основное помещение и проход куда-то на зады. Я на зады не пошел, дернул на себя ручку входа в горницу… мда, давно тут, похоже, никого не бывало — пыли на полу лежало на сантиметр толщиной, не меньше. Вошел, огляделся — как я помнил из приключенческих романов, в таких вот отдаленных жилых помещениях обычно оставляли что-нибудь для случайно забредшего путника, минимальный сухпаек, спички, резиновые сапоги и так далее, чтоб поддержать забредшего путника и не допустить его преждевременной смерти.

Сухпаек я обнаружил на полатях в дальнем углу, там завернутое в тряпицу лежало сало и сухари, рядом и спички обнаружились, а на столе возле окна керосиновая лампа. Зажег ее, развернул сало и сел возле окна, мучительно размышляя, как жить дальше…

А тут и комары куда-то сгинули, запах керосина их что ли отпугнул… жизнь-то похоже налаживается, Петя, бодро сказал я сам себе, отрезая ломтик сала случившимся тут рядом ножиком. Нож, кстати, очень необычным оказался, самоделка, похоже — рукоятка была выполнена из кости и изображала какого-то морского зверя, то ли тюленя, то ли нерпу, то ли котика, я в их разновидностях плохо разбираюсь.

Ну и как мы с тобой дальше жить будем, спросил я у самого себя, Петя Балашов с номером один? И я ничего не смог ответить на этот вопрос… примерно так же, как и Кальтенбруннер в разговоре с Мюллером, помните? Нет? Тогда позволю себе напомнить.

— И тогда я спросил себя, — сказал Кальтенбруннер, глядя в глаза Мюллеру, — а не дурак ли Штирлиц? И я не смог дать себе ответ ни в положительном, ни в отрицательном смысле…

Вот и я сейчас оказался в положении начальника имперской канцелярии… съел в итоге еще два ломтя сала и решил, что утро вечера мудренее, как утверждается в народных сказках, да и лег на какие-то доски в углу горницы, изображавшие из себя лежанку. Ладно еще, что не в зиму я попал, подумал я, засыпая — вот тогда бы точно караул случился.

А утром я проснулся не от комариного писка (все комары куда-то вдруг взяли и подевались), а от рева мотора — сначала нарастающего откуда-то издалека, а потом и предельно громкого. Дизель, подумал я, судя по прерывистости звука. Встал, конечно, и вышел через сени на свежий воздух… а рядом с моей избушкой стоял БТР-60, он же ГАЗ-49… и даже и не просто 60, а 60П, что на языке разработчиков этого аппарата на славном Горьковском автомобильном означало «плавающий».

Люк вверху машины был открыт и из него торчала донельзя довольная физиономия психиатра Горлумда… ну да, того самого Генриха Готлибовича, который первым исчез из белого круга.

— Здорово, Петя, — весело сказал он, выбираясь из люка, — как жизнь молодая?

— Пока живой, — скупо ответил ему я, — а что это вы тут делаете? Вдали от психиатрической клиники и бункера с физическим стендом?

— То же, что и ты, — он спрыгнул с борта БТРа, сапоги его при этом ушли в болотистую почву сантиметров на пять, — выживаю в новых условиях.

— И как проходит выживание?

— С переменными успехами, — рассеянно ответил он, — ты вот что, Петя… забирай свои вещи и поехали.

— Нет у меня никаких вещей, — ответил я, — так что ехать я готов. Вот только куда?

— В одно теплое местечко — по дороге расскажу… залезай, — и он откинул боковой вход в БТР.

Я залез, какие тут другие варианты могли быть… внутри было сумрачно, тепло и воняло сгоревшими выхлопными газами. Готлибович забрался следом за мной и сел в кресло водителя.

— Вы тут один все функции что ли выполняете? — автоматически вылетел из меня такой вопрос. — И швец, и жнец, и на БТРах рулите?

— Жизнь заставила, — коротко обрисовал он ситуацию, — почти год уже я здесь обитаю, поневоле научился.

— Стоп-стоп, — притормозил я его, — вы же за десять минут до меня телепортировались из этого белого круга, какой год?

— Там очень сильный разброс получается, — пояснил он, заводя машину, — и по координатам, и по времени, мне вот лишний год выпал, пока ты не присоединился.

— Ясно, — уныло пробормотал я, хотя ничего особенно ясного тут не было. — А в какое хоть место мы попали-то? Не на Баффинову землю?

— Нет, не на Баффинову… бывал я, кстати, там — более унылого места на земле трудно придумать. Там, представляешь, только три региона — полярная тундра, береговая тундра и…

— Заполярная тундра? — опередил я его.

— Точно, откуда знаешь?

— В школе хорошо географии учили, — пояснил я, — до сих пор