Ырысбек и Дурия остались одни.

Время уже шло к рассвету, и мы было тоже собрались по домам, да нас удержал Ажибек:

— Подождите! Все равно спать уже некогда, кончилась ночь. Но зато посмотрим, как Ырысбек побьет Дурию. А может, и вовсе застрелит! Думаете, ей так сойдет? Он настоящий джигит, ни за что не спустит измену!

Ну, какой полудикий мальчишка, с утра до вечера предоставленный самому себе, откажется от такого зрелища? Четверо из нас остались с Ажибеком, подползли к окну, присели на корточки.

Ырысбек и его жена еще не ложились, стояли посреди комнаты.

— Побей меня, Ырысбек, — умоляла Дурия, — ну, ударь, мне будет легче!

— Что ты? Что ты, моя дорогая? Я с ума сойду, если подниму на тебя руку, — отвечал Ырысбек.

— Господи, как мне смыть вину перед тобой? Ырысбек-ау, каждое твое ласковое слово как удар ножа. Ну, дай хотя бы пощечину!.. Я готова целовать твои ноги.

Дурия опустилась к его ногам, но Ырысбек быстро поднял ее, оторвав от пола, прижал к себе.

— Родной мой, тебе тяжело. Твоя рана будет болеть, — зашептала Дурия, а сама обхватила его за шею.

— Я соскучился по тебе…

— Тьфу! — сплюнул Ажибек и передразнил: «Сяскючился по тебе». Я думал, он джигит, а он бабник! Лижется как теленок.

Мы были тоже разочарованы. Дома нас ждут неприятности, и ради чего?

А Дурия собрала с пола одеяла и подушки, постелила постель и, дунув, погасила лампу.

— Ведь она же сама просила: «Ударь, ударь», — продолжал негодовать Ажибек. — Если бы мне изменила жена, я бы так ей врезал!.. Ладно, пошли. Видно, тут вообще ничего не дождешься.

Мы уже собирались оставить свой наблюдательный пункт, но в это время по улице кто-то громко затопал, мимо нас промчалась темная фигура и влетела в дом, распахнув двери настежь.

— Глухой Колбай! — радостно шепнул Ажибек. — Ну, сейчас будет дело! Уж он-то не станет лизаться! Уж онто покажет и ему, и ей!

Мы и сами узнали глухого. Снова приникли к окну.

В доме послышался грохот, глухой Колбай натыкался в темноте на вещи. Затем на мгновение вспыхнула спичка, мы увидели Дурию с распущенными волосами, полуодетого Ырысбека с зажженной спичкой в руке и метнувшегося к ним глухого Колбая. Дурия взвизгнула, прикрыла лицо обнаженной рукой. Спичка погасла, комната погрузилась в темноту, из которой тотчас донесся шум борьбы — прерывистое дыхание, топот и хлесткие звуки ударов.

Я вспомнил про нож Колбая, и меня сковало ледяным ужасом. То же самое случилось и с другими ребятами. Ажибек и тот затих, сидел, прижавшись к стене. И как бы в ответ над нашими головами что-то тускло сверкнуло и мягко шлепнулось на землю. Ажибек протянул руки и поднял нож Колбая.

— Пойдемте лучше отсюда. Подальше от беды, — прошептал Ажибек, стуча зубами.

Мы только и ждали, когда можно будет уйти, не боясь его насмешек. Нас тут же как ветром сдуло. Но стоило нам удалиться на безопасное расстояние, как Ажибек снова стал нашим прежним Ажибеком и с досадой сказал:

— Жаль, было темно. Ну, и задал, наверное, Колбай этому Ырысбеку!… Но ничего, а эту штуку я все равно взял с собой. Теперь она будет моей.

И он извлек из-за пазухи нож Колбая.

Уже светало. Из ближнего сарая прокричал петух, отозвался второй в другом конце улицы… за ним подал голос третий…

Днем ребята снова собрались перед клубом. Ажибек позвал в сторону тех, кто был с ним под окном Ырысбека, и спросил:

— Вы ничего не знаете о Колбае?

— Ничего, — ответил каждый. — А что случилось?

— Он исчез! Никто не знает, где глухой Колбай. Утром он должен был прийти на ток и не явился. И бригадир его искал, и учетчик. Даже сам председатель. И не нашли. Дом его заперт. А сам он как провалился под землю.

Мы переглянулись, подумав об одном и том же.

— И к Ырысбеку ходили, — сказал Ажибек, легко угадав наши мысли. — Учетчик Бектай был. Да Ырысбек и слушать не захотел. «Проваливайте, говорит, со своим Колбаем. Я вернулся с войны». А по-моему, он убил глухого и спрятал. Бобще, — он ввернул русское слово «вообще», — бобще, от Ырысбека всего можно ждать. Уж я его знаю, на станции с ним был. Чуть что не по душе, кричит: «На фронте я бы таких стрелял». Псих, вот он кто!.. Пойдемте к нему, посмотрим. Может, отыщем труп глухого Колбая.

Обмирающие от страха, гонимые не менее сильным чувством — любопытством, мы подошли к дому Ырысбека. Дом все так же зиял распахнутыми окнами и дверью. Изнутри доносились звуки домбры. Мы осторожно заглянули в окно. Ырысбек, в нижней рубашке, но в галифе и сапогах со шпорами, лежал на неубранной постели и тихо наигрывал на домбре. Заметив нас, он сказал, не прекращая своего занятия:

— А, это вы? Адъютант, подойди ко мне.

— Адъютант — это я, — важно пояснил Ажибек. — Ждите меня здесь, — и вошел в дом.

— Ассалауалейкум! — приветствовал он хозяина.

Ырысбек отложил домбру, сел на постели, строго сказал:

— Это что еще за ассалауалейкум? Я тебя как учил, а? А ну-ка, марш на улицу и войди, как положено солдату!

Ажибек вышел в прихожую и, войдя снова, поднес руку к виску, рявкнул:

— Здрабие желаем, товарищ кямяндир!

— Вот теперь правильно! Вольно! Слушай боевое задание: возьми вон те щипцы, разведи перед домом огонь. Когда щипцы раскалятся, доложи мне.