Заговорит или все-таки оставит меня в блаженном неведеньи?

— Берите раньше, Вика, — Эдуард Александрович ухмыляется, постукивая пальцами по подлокотнику, — все “это” я веду с того самого момента, как взял вас на работу. И даже чуточку раньше. Нужно сказать, вы очень вовремя подвернулись мне под руку. Именно тогда, когда человек с вашими данными мне был остро необходим.

— С моими данными? — переспрашиваю я. Нет, конечно, я не сомневаюсь в своих профессиональных данных как переводчика, но Козырь со своим решением и вправду был внезапен. — Дело в знании языка?

— Дело в принципиальности, Вика, — нахально подрезает мою самоуверенность Козырь, — у меня было полно кандидатов с высокой карьероориентированностью и знанием языка на вашем уровне. Именно эти ублюдки мне и гадят уже год, не в силах отказаться от “премиальных” нашего японского “друга”. Причем плодятся они натурально как тараканы. Уволишь одного — два других купятся. Пришлось заняться источником этой пакости. А для этого мне и нужен был упертый и принципиальный человек, который, разумеется, будет знать язык на уровне,достойном моей компании. Именно вы и были мне нужны, Виктория.

— Прекрати её убалтывать, — хмуро вмешивается Ветров, — сейчас ты навешаешь ей на уши своей лапши, и она радостно побежит шпионить на тебя. Подставляться и рисковать.

— Ну, это ведь будет её решение, если она так поступит, — Козырь абсолютно не лезет за словом в карман, будто все его доводы уже готовы, — и я, разумеется, это оценю достойным образом.

— Она так не поступит, — холодно отрезает Ветров, и тут до меня доходит, что одна из его ладоней уже по-хозяйски легла на мое бедро, — и ты оценишь её уже так. Она уже сейчас этого стоит.

— Эй, — я возмущенно оборачиваюсь к потерявшему берега бывшему мужу, — это мое дело, к твоему сведенью. И если нужно…

Ветров только переводит на меня взгляд и мне уже хочется замолчать, до того он убийственен.

— Ты в это не полезешь, — этим тоном можно препарировать лягушек, до того он острый.

И выдерживать это давление с его стороны — чудовищно сложно. Особенно когда я расслабилась и позволила ему оказаться в такой чудовищной близости от меня.

Хотела, черт возьми, избавиться от ледяной тревоги, вымораживавшей меня при общении с Ютакой, и допустила вот это. Чтобы еще один оборзевший мужчина был уверен, что ему позволено решать за меня.

Мои щеки медленно начинают нагреваться от закипающего внутри меня возмущения.

Козырь поднимается из кресла плавным движением. Шагает в сторону прихожей, но останавливается в дверном проеме.

— Вне зависимости от вашего решения, Вика, исполняющей обязанности главы отдела будете назначены вы. По крайней мере — на время больничного Николая, — ровно произносит Эдуард Александрович, выписывая мне настоящий нокаут, — назначение заберете утром. А насчет вашего решения — у вас есть время до утра. Решайте. Вы на самом деле не обязаны в этом участвовать. Хотя с вами — будет несколько проще.

Я подаюсь вперед, желая добавить, что вопрос подлежит обсуждению, но…

Ладонь Ветрова попросту зажимает мне рот, не давая мне сказать не звука.

Да какого черта!

Я впиваюсь зубами в его пальцы, вот только он умудряется стоически вытерпеть этот укус ровно до той поры пока входная дверь не хлопает за Козырем.

Только после этого хватка Ветрова чуть слабеет, и у меня получается вырваться и, обернувшись к нему, рявкнуть во всю мощь легких:

— Какого черта ты себе позволяешь?!

— А ты?! — Ветров шагает ко мне, нависая надо мной всем своим телом. — Сама ты что творишь, а?

— А ты не лезь в мою жизнь! — если бы я могла — я бы вцепилась в него зубами, до того яростно сейчас стучит сердце в моей груди. — Кто ты такой, чтобы брать на себя право решать за меня?

— Я тебе отец твоего ребенка, — боже, как давно я не видела его таким разъяренным, — о котором ты, судя по всему, забыла!

— Ты… — у меня аж горло сводит от возмущения, — как ты…

— Я смею, Вика, — Яр сгребает меня за талию, прижимая меня к себе так, что даже волосинка между нами бы сейчас не проскользнула, — я не дам тебе даже капельку рискнуть. Этот ублюдок пытается прибрать к рукам корпорацию. Ты для него будешь разменной монетой. Рафарм переживет. Для нашей дочери ты значишь куда больше.

— Это тебе важно? — с расстояния в несколько сантиметров ругаться почему-то всегда приходится громким шепотом. — Это или что-нибудь иное?

— Да, черт возьми, да, — Ветров, кажется, совершенно срывается с катушек, — мне важно, что он тебя хочет. Я слышал, как плотно он тебя прессует. Ты не выдержишь его на расстоянии. Но тебе он даже не нравится.

— Это ты думаешь, что я не выдержу, — ощетиниваюсь я, — много ты обо мне знаешь…

— Выдержишь? — в глазах у Ветрова клубится черная, всепожирающая египетская, осязаемая тьма. — Проверим? Останови меня!

И раньше, чем я успеваю пискнуть хоть слово, издать хоть звук — он обрушивается на мои губы, так, будто намерен одну из них отгрызть, не меньше.

Мой мир взрывается окончательно, разлетаясь на мелкие осколки.

Может ли один только рот совершить что-то, достойное обвинения в гнусном домогательстве?

О, да…

Он посмел. Он опять посмел!

Вот только сейчас я бьюсь не с расслабленным Ветровым у подъезда, а с разъяренным тигром, готовым к попыткам бунта с моей стороны и подавляющим их в зародыше.

Я дергаюсь от него назад, но даже на пару шагов отступить не получается. И вот уже лестница, что была “за моей спиной”, оказывается “под моей спиной”. Меня буквально прижимают к гладким, покрытым лаком деревянным ступеням.

Я брыкаюсь, пытаюсь отпихнуть Ветрова хотя бы коленом, но сильные пальцы ловят ногу, жадно стискивают её и резким плавным движением скользят выше. Под платье. К резинкам чертовых чулок, которым было так скучно на дне чемодана, что я их все-таки надела.

— Малышка, да ты сегодня для меня постаралась! — шипит Ветров, выписывая моим губам вольную.

— Не для тебя, — я выгибаюсь, пытаясь сбросить его с себя, но Яр только сильнее наваливается на меня своим телом.

Я и вправду не для него надевала эти дурацкие чулки. Просто под платье у меня ничего другого не было!

— Давай уже сопротивляйся, крошка, — едко комментирует Яр и ныряет губами к моей шее, — потому что я сегодня не намерен останавливаться.

Сопротивляться.

Легко сказать, а сделать — оказывается сложно.

Во-первых, Яр тяжелый. Во-вторых, сильный. В третьих…

Честно, хватило бы и первых двух пунктов. Но третий все-таки есть.

Я слабею. Изнутри. Будто становлюсь мягче от того, как он выцеловывает мне шею да жадно стискивает мое бедро. Я слабею, дурею, у меня шумит в голове. Мое тело — гнуснейший предатель в этой истории. Ему плевать на мои высокие материи.