НИКА

Я не помнила, как бежала, пересекая дворы, врезаясь в случайных прохожих, потому что слезы застилали глаза, воздуха не хватало, и голова кружилась так, что ноги подкашивались. Я лишь только на упрямстве держалась, пока добиралась до соседней улицы, через которую выбежала на дорогу к остановке и запрыгнула в первую попавшийся автобус. Проехала несколько остановок, едва сдерживая рвотные порывы. Телефон бесконечно трезвонил в руках, каждый раз на экране высвечивалось: «Миша», но я упорно не хотела брать трубку.

Не хотела слушать и даже слышать его голос. Во мне говорили обида и боль. Где-то на задворках сознания подавал голос здравый смысл, но так тихо и неуверенно, что я благополучно его игнорировала. Я не знала куда идти, не знала, что делать. Домой, в свою квартиру, мне совершенно не хотелось, потому что Багиров бы обязательно туда заявился, а я видеть его не могла. Да и что он мог мне сказать? Он уже и без того много сказал. Мне просто нужно было время, чтобы подумать, осознать, решить, что делать дальше.

Он поспорил, просто поспорил. Боже, я думала, что такое только в дебильных фильмах бывает, ну или в романах любовных на худой конец. И никогда не думала, что сама могу в этой ситуации оказаться. И как ни хотела, как ни старалась, не могла подавить в себе обиду.

Мы столько времени провели вместе, жили вместе практически, и мне хотелось верить в то, что тот спор для него ничего не значил, что все это недоразумение идиотское. Он ведь на руках меня почти носил, ревновал к каждому столбу. Но очередной плюс, который я добавляла в копилку с надписью «за», перечеркивался одним большим минусом, заполнившим копилку «против» — он так и не познакомил меня со своей семьей. Даже разговоров об этом не заводил. Так, отвечал только сухо и коротко.

Может действительно не собирался заходить так далеко. Развлекался просто, раз уж вышло так. И, если спор — это лишь полбеды, то беременность — это серьезно. Ребенок — это навсегда, он никуда не денется. И да, он будет плакать, болеть, будить по ночам, внося свои коррективы в размеренную и спокойную жизнь.

А Миша, он ведь к этому не готов. Ему это не нужно, да и кому в двадцать лет нужно. И новость его эта не обрадовала бы, а на фоне ситуации со спором моя беременность и вовсе казалась концом всему, что между нами было. В очередной раз отклонив звонок от Миши, я набрала номер единственного человека, к которому сейчас могла бы обратиться, молясь, чтобы он был в городе.

— Да, Ник, — раздалось в трубке практически сразу.

— Саш, ты в городе? — как ни старалась я скрыть свое волнение, а голос все равно дрожал, и Сашка, конечно, это заметил.

— Что случилось? Где ты?

— Я на остановке, — хотела продолжить, но в очередной раз слезы хлынули из глаз, и до Саши донеслись только всхлипы.

— Ника, успокойся, пожалуйста, и скажи мне, на какой ты остановке.

— На…налоговая инспекция, тут…

— Я понял, жди меня там, не двигайся даже, — произнес он отрывисто и прервал звонок.

А примерно через сорок минут я уже сидела в салоне его машины и рыдала практически в голос. Сашка не спрашивал ничего. Давая мне возможность выплакаться и успокоиться, периодически только матерясь, как портовый грузчик, что для него в общем-то не свойственно, и упоминая имя Багирова, в сочетании самыми нелицеприятными эпитетами.

Я не говорила ничего, не могла просто, могла только плакать громко, потому что накопилось и гормоны, будь они не ладны. Только попросила меня к бабушке отвести, потому что оставаться в городе сил не было и желания тоже. Мы только домой ко мне заскочили, взять одежду сменную, и Саша без вопросов увез меня в деревеньку, туда, где располагалась «дача» — по сути своей это был не большой, но очень уютный деревенский домик на современный лад.

Мне просто очень захотелось к бабушке, чтобы как в детстве, после гибели родителей, прижаться к ней и спрятаться ото всех бед. Почувствовать себя маленькой девочкой в объятиях любимой бабушки.

— Ника? — бабушка несказанно удивилась, когда, открыв скрипящую калитку, мы с Сашей появились во дворе дома. Бабушка как раз была снаружи, белье развешивала. Я не хотела ее расстраивать, не хотела волновать, но сейчас она была мне необходима.

— Никусь, а вы чего не предупредили? — тут же спохватилась бабушка и глянула на Сашку. — А Миша где? — спросила она, подозрительно глядя на Ракитина. Ох, бабуля.

— А нет больше Миши, был да сплыл, — я пожала плечами и пошла в дом.

— Ник, ну как же так, что значит сплыл? — заохала бабушка, когда, вымыв руки, я вернулась к ним уже на кухню. Ничего не говоря, я помогла накрыть на стол и только, когда наконец окончательно успокоилась, заговорила.

— То и значит, бабуль.

Взяла со стола огурец, откусила его и принялась за еду, под ошарашенные взгляды Саши и бабушки.

— Ник, может ты не будешь рубить с плеча и объяснишь наконец, что случилось? — не выдержал друг.

— Ничего не случилось, только то, что я беременна, — получилось как-то спокойно, цинично даже, ох уж эти гормоны. Десять минут назад рыдала, как умалишенная, а сейчас сижу, жую картошку жаренную и нормально себя вроде чувствую.

Бабушка с Ракитиным сначала поперхнулись от неожиданности, потом переглянулись многозначительно и продолжили напирать.

— Никусь, а Миша-то знает? — спросила бабуля осторожно.

— Не знает и не хочет знать, — я опустила взгляд, не вовремя вспомнив слова Багирова. Проблема. Малыш для него проблема. А я не хочу быть обузой и проблемой быть не хочу и ребенком давить на него не собираюсь.

— А ты его спросила? — присоединился к допросу Саша.