отношение к спортивным занятиям менялось. В 1531 году Элиот писал: «Телесные упражнения сохраняют здоровье человека и увеличивают его силу», а в 1542-м Эндрю Бурд рекомендовал умеренные нагрузки посредством «игры в теннис, метания диска или поднятия гирь руками». Спорт давал также выход природной агрессивности живших при дворе молодых мужчин, которые легко впадали в скуку.

Почти все виды спорта были соревновательными. Однако никто не вступал в состязания с человеком, стоявшим ниже его по социальному положению4. Командные игры с мячом, такие как футбол, считались пригодными только для низших классов, а парламент принял закон, согласно которому игра в шары, куитс (метание колец) и теннис разрешались только представителям высших классов внутри их поместий5. Подданные короля в часы досуга должны были практиковаться в стрельбе из лука, что шло на пользу стране во время войны.

В молодые годы король из всех занятий такого рода больше всего любил турниры (о чем будет сказано отдельно) и охоту, считавшуюся королевским и аристократическим спортом, почти столь же престижным, как участие в военных действиях, поскольку она требовала отваги и навыков, необходимых в бою. Порой охота таила в себе опасности, с которыми не раз сталкивался король, или приводила к неловким ситуациям: например, однажды Генрих убил не того оленя и был вынужден выплатить компенсацию его владельцу.

Самой распространенной и желанной добычей были олени. Животных выслеживали собаки, после чего их расстреливали из луков, ловили в сети, где совершалось церемониальное умерщвление, или направляли в загон, где на них натравливали собак. Это была жестокая и кровавая забава, но эпоха Тюдоров не отличалась сентиментальностью.

Король был страстным добытчиком зверей. В 1520 году Ричард Пейс говорил Уолси, что государь встает «ежедневно, кроме праздничных дней, в 4 или 5 часов утра и охотится до 9 или 10 вечера. Он готов терпеть любые трудности, так что охота превращается едва ли не в мученичество»6. Другой очевидец сообщал: «Король никогда не бросает ловлю, не загнав восемь или десять лошадей, которых по его велению заранее расставляют по краям участка, намеченного к объезду, когда же один конь устает, он садится на другого, и еще до возвращения домой все его скакуны крайне утомлены»7. Еще один наблюдатель отмечал, что, когда король «хорошо поохотился, он будет говорить об этом часа три или четыре»8.

Охоте неизменно отдавалось предпочтение перед делами: король «уезжал подстрелить оленя»9, или же его ждали егеря, и «он должен был охотиться»10. В 1526 году, когда король Франции прислал ему несколько диких кабанов, почти исчезнувших в Англии, Генрих пришел в восторг и заметил, что «охота была очень приятной, а добыча – поистине королевской»11. Забавляясь таким образом, он подвергал себя немалому риску, поскольку кабаны известны своей свирепостью.

В юности Генрих ездил на охоту с огромной свитой, но в 1526 году спутников стало меньше, поскольку из-за отсутствия многих приближенных короля двор становился «опустошенным», а кроме того, их необузданность «мешала королевской забаве и портила ее»12. Генрих стал брать с собой лишь самых близких приятелей. В списках имущества перечислено множество предметов охотничьего и другого спортивного снаряжения, которыми были забиты шкафы в его личных покоях. Два деревянных ножа, или охотничьих меча, – один с вырезанными на нем сценами охоты на кабана, другой с насечкой из золота – были изготовлены испанским мастером Диего де Сайясом и сейчас хранятся в Королевской коллекции13.

Екатерина Арагонская тоже любила охоту и сопровождала Генриха в его вылазках вплоть до 1530 года, когда дело о расторжении их брака уже было в самом разгаре.

Границы большинства королевских лесов, огороженных оленьих парков и охотничьих угодий были проведены к 1200 году; многие приписали к замкам, поместьям и охотничьим домам короля. Генрих особенно любил Главный парк Виндзора, парки Ричмонда, Гринвича, Буши-парк и лес Эппинг. Сам он создал несколько новых парков и охотничьих угодий, включая Гайд-парк, угодье Уолтем, Сент-Джеймсский парк, парк в Нонсаче, Мэрилебон-парк (ныне Риджентс-парк) и обширное угодье «Слава Хэмптон-корта»14. Королевские леса и парки не только позволяли Генриху осуществлять физическую активность на свежем воздухе, но и снабжали олениной весь двор, а также давали королю существенный доход от налогов и сборов. Строгие законы о лесах и псовой охоте предусматривали для простых людей, которые осмеливались покушаться на оленей короля, большие штрафы и даже тюремное заключение.

Охотничий, или «травяной», сезон продолжался с мая-июня до сентября-октября. В это время король среди прочего объезжал страну, а потому мог наслаждаться охотой в других частях своего королевства. Каждую осень по возвращении он лично следил за тем, чтобы его парки заново наполнялись дичью, а у оленей имелось достаточное количество сена и овса на зиму15.

У короля имелись прекрасные конюшни, где держали до двухсот лошадей16. Генрих предпочитал резвых берберских скакунов и быстроногих неаполитанских рысаков, которых покупали в Европе, отдавая до 40 (12 000) фунтов стерлингов за каждого. Нескольких коней подарили правители, искавшие дружбы с Генрихом: к примеру, герцог Термоли прислал гнедого жеребца. В 1509 году королева Екатерина обратилась к своему отцу с просьбой «отправить моему господину королю трех коней: одну низкорослую испанскую лошадку, одну неаполитанскую и одну сицилийскую, потому как он очень хочет иметь их и просил меня вымолить их у Вашего Высочества и чтобы их прислали с первым же гонцом, которого сюда отправят»17.

В июне 1514 года Франческо Гонзага, маркиз Мантуанский, знаменитый конезаводчик, прислал Генриху прекрасного «гнедого скакуна» по имени Говернаторе и трех племенных кобыл. Генрих «в полном восторге» смотрел, как тренер Джованни Ратто заставляет кобыл переходить на разный шаг, а потом спросил у своих придворных: «Что вы думаете об этих лошадях? Я никогда не видел более великолепных животных». Ратто проехался верхом на Говернаторе, продемонстрировав впечатляющую испанскую выездку, дабы доставить удовольствие королеве; Генрих объявил, что это «лучший конь», и, похлопав гнедого по холке, пробормотал: «Так-то, так-то, мой милый». Король не был бы доволен больше, если бы маркиз подарил ему королевство, писал наблюдавший за ним венецианец. После этого Генрих спросил, что маркиз хотел бы получить за свою щедрость. «Ничего, кроме любви короля», – ответил тот18.

Позже, в том же месяце, Ратто сообщил Гонзаге, что, по словам Генриха, тому никогда не приходилось ездить верхом на лошадях, обученных лучше этих. Сам король написал маркизу восторженное письмо, благодаря «за ваше высочайшее расположение к нам, за самых красивых, породистых и во всех отношениях прекрасных коней, [которые] были посланы из самых лучших чувств и