Основное заявление Ишавасья-Упанишады, само значение ее названия — Ишавасья — таково: Все есть богово. Все вещи принадлежат Богу. Но наш человеческий ум пытается доказать, что все это наше, и мы живем в этом заблуждении на протяжении наших жизней. Что-то является моим. Сама идея есть идея собственности и владения — это мое.

Когда все есть Богово, тогда не останется места для этого моего «я». Запомните: для своих проявлений даже Эго нуждается в основе. Чтобы выжить, «я» нуждается в поддержке «моего». Если бы поддержки «моего» не было, было бы невозможно выковать «я». При поверхностном рассмотрении кажется, что сперва появляется «я», а за ним уже следует «мое». Но на самом деле как раз наоборот. Если все, что у вас есть, что вы называете «мое», полностью вырывается из ваших рук, ваше «я» не сохранится. Оно исчезнет. «Я» есть не что иное, как собрание «моих». «Я» выковывается из руды «твоего»: мое богатство, мой дом, моя религия, мой храм, мое положение, мое имя, моя семья и так далее.

По мере того, как мы продолжаем извергать каждое «мое», одновременно разъедается основа «я». Если не осталось ничего «моего», тогда нет фундамента, на котором может стоять «Я». «Я» нуждается в месте отдыха, убежище, доме «моего». «Я» нуждается в краеугольном камне «моего», иначе вся структура «я» рухнет. Первое воззвание Ишавасьи подразумевает крушение всей этой структуры. Мудрец говорит: «Все есть Богово». Нет места для «моего». Нет никакой возможности даже для того, что «я» сказало «мое» о себе самом. Если оно может сказать «я есть», оно ошибается. Если оно упорно продолжает говорить «я есть», тогда оно является «я», сбитым с толку. Это необходимо понять с двух или трех точек зрения.

Первая такова: вы рождены, я рожден. Но никто не спрашивает меня, хочу ли я быть рожденным или нет. О моих желаниях никогда и вопроса не возникает. Мое рождение не зависит от моего желания или от моего согласия. Когда я узнаю себя, я узнаю, что был рожден. Нет никакого моего бытия до моего рождения. Давайте рассмотрим это таким образом: вы строите здание. Вы никогда не спрашиваете здание, хочет оно быть построенным или нет. У здания нет своей воли. Вы строите его и оно возведено.

Не приходила ли вам мысль, что с вами тоже не советовались до вашего рождения? Бог творит вас, и вы творение. Если здание станет сознательным, оно скажет: «я». Если оно станет сознательным, оно откажется считать своего создателя своим владельцем, своим хозяином. Здание скажет: «Строитель — мой слуга. Он построил меня. Материалы мои, он же служил мне. Я желаю быть построенным, поэтому он построил меня».

Но у здания нет сознания. У человека есть. А на самом-то деле кто знает, есть у здания сознание или нет? Это возможно, так может быть. Есть тысячи уровней сознания. Сознание человека — это один специфический вид сознания. Вовсе не обязательно, чтобы все вещи имели один и тот же вид сознания. Здание может иметь сознание другого вида. Камень может иметь свой вид сознания, растения — свой. Возможно, что они тоже живут в их собственном «я». Когда садовник поливает растения, то, может быть, растение не думает: «Садовник дает мне жизнь, — а наоборот. — Я оказываю милость этому садовнику, принимая его услуги. Из моей благосклонности я принимаю его услуги». Никто никогда не обращался к растению, чтобы выяснить, если ли у него желание быть рожденным.

Абсурдно называть его «моим рождением», когда оно навязывается без моего желания. Где смысл объявлять моим рождением то, о чем со мной не советовались до моего рождения? Когда приходит смерть, она не спрашивает у нас позволения. Смерть не будет спрашивать вас: «Чего вы хотите? Пойдете вы со мной или нет?» Нет, когда она приходит, она приходит по собственной воле точно так же, как рождение приходит без нашего знания о нем. Смерть приходит без стука, без нашего разрешения, без указания, без предварительного уведомления и встает тихо перед нами. Она не оставляет нам никаких альтернатив, никакого выбора. Она ни секунды не колеблется, каким бы ни было наше желание. Это чистый идиотизм считать «моим рождением» то, к чему у меня нет ни малейшего желания или готовности.

То рождение, в котором нет никакого выбора с моей стороны, не «мое» рождение. Смерть, к которой моя готовность не имеет отношения, не моя смерть. Так как же та жизнь, которая лежит между двумя этими концами, может быть моей жизнью? Как может этот промежуток быть моим, когда оба его неминуемых конца, без которых я не могу существовать, не мои? Это обман, который мы продолжаем укреплять, полностью забывая рождение и смерть. Но, если мы проконсультируемся по этому вопросу с психологом, он скажет: «Вы забываете их намеренно, потому что помнить о них так горестно». Когда мое рождение не является моим, каким бедным и несчастным я становлюсь. Когда моя смерть не является моей, все отнимается у меня, ничего не остается. Мои руки остаются пустыми. Остается лишь прах.

Мы строим длинный мост жизни между этими двумя концами подобно мосту через реку, но ни один из берегов реки не наш. Не наши и опоры моста на обоих концах. Итак, подумайте немного, как может быть нашим протянувшийся с одного берега этой реки на другой мост, чьи основания не являются нашими? Почему мы стремимся забыть наши рождения и смерть — наши основы?

Человек забывает многие вещи намеренно. Он стремится не помнить, ибо воспоминание может разбить все его эго, и оно рухнет. «Тогда что же будет моим?» Поэтому мы воздерживаемся от мыслей о рождении и смерти, и это делает возможным то великое недоразумение, что все, что мы находим в жизни, является нашим. Но, если мы позволяем себе исследовать и изучать то, что мы находим, мы со всей определенностью обнаруживаем, что это не наше. Вы говорите: «Я влюблен в некую особу», — не раздумывая о том, была ли эта любовь вашим решением или нет. Послушайте, что говорят влюбленные: «Мы не знаем, когда это случилось. Мы ничего не делали для того, чтобы это случилось». Тогда как может быть, что это случилось само по себе? Если это случается, это случается. Если это не случается, это не случается.

Мы так зависимы, так отрегулированы, как будто где-то все установлено и определено. Наше положение подобно положению животного, привязанного веревкой к колышку. Животное будет продолжать