— Вам нечего опасаться: он был немец, а вы русский, он не был коронован, а вы наш законный государь, он презирал православие, а вы почитаете его, он…

— Не смей! — закричал Павел. — Это мой отец!

— Простите, ваше величество.

— Но почему они хотят моей смерти? Почему они не скажут открыто, чем неугодно мое царствование? — почти с мольбою вопрошал Павел. — Я же никому, даже врагам, не желаю зла. Я лишь хочу славы России. Неужто я так уж плох?

— Им хочется власти. Вспомните историю: заговоры, как правило, создавались ничтожными людишками в корыстных целях.

— Может быть… Может быть… Что ж, завтра, так завтра… Спасибо, ты у меня остался единственный друг.

Павел прижался к плечу Палена, словно мальчишка к отцу, — государь был на голову ниже рослого графа.

— И все же, ваше величество, осторожность не помешает.

— Да-да, я выполню все, что ты скажешь.

— Прикажите на несколько дней заколотить дверь из вашей спальни в покои императрицы.

— Как ни странно, но я уже распорядился об этом неделю назад. И до нынешнего утра все стеснялся за свой поступок, хотел сделать по-прежнему. Теперь подожду.

— И еще… Сегодня возле вашего кабинета в ночь назначен караул от конногвардейского полка, того самого, что сверг вашего батюшку. Я опасаюсь за благонадежность некоторых из офицеров.

— Я сделаю все, как вы желаете. Но помните, граф, — завтра. Я буду ждать с нетерпением. Надеюсь, все уладится без крови?

— Ваша воля — закон, государь.

После беседы с Паленом Павел был на вахт-параде, но никто не подвергся его гневу, не получил взыскания. До полудня император был грустен, рассеян. Двор, как и в предыдущие дни, запертый в мрачном и сыром Михайловском дворце, влачил скучное и однообразное существование.

После обеда Павел уехал кататься по Петербургу, вернулся домой в пятом часу в отличном расположении духа и нежно взял под руку супругу.

— Мой ангел, я привез безделку, но смею думать, она доставит тебе удовольствие.

— Как и все, что вы делаете, ваше величество, — радостно вспыхнула императрица, уже более недели чувствовавшая на себе гнев мужа.

Павел достал из кармана и преподнес ей чулки.

— Их связали и просили передать вам воспитанницы вашего Смольного института.

Мария Федоровна прижала подарок к груди. Нет, она никогда больше не будет обижаться на мужа. Он вспыльчив, но и отходчив, он взвалил на себя тяжелое бремя власти, и ее обязанность по мере сил облегчать его ношу.

Они поцеловали друг друга, и умиротворенный Павел пошел в комнату к младшим детям, до ужина пел и танцевал с ними, загадывал загадки и одаривал сладостями.

Ужин был накрыт на девятнадцать кувертов. Кроме Павла и Марии Федоровны за столом сидели великие князья Александр и Константин с женами, великая княжна Мария Павловна, статс-дама графиня Пален, фрейлина графиня Пален, камер-фрейлина Протасова, генерал от инфантерии Кутузов, фрейлина Кутузова Вторая, обер-камергер граф Строганов, обер-гофмаршал Нарышкин, обер-камергер граф Шереметев, шталмейстер Муханов, сенатор князь Юсупов, статс-дама Ренне, статс-дама графиня Ливен.

Император Павел I

Около ног Павла, сколько он его ни отгонял, вертелся и выл любимый маленький шпиц.

Чтобы рассеять всеобщее уныние — к мрачности Михайловского замка никак не могли привыкнуть, — Павел попытался шутить:

— Сегодня мне зеркала в кабинет повесили. В какое ни посмотрю, все у меня лицо кривое.

— Надо сменить, — посоветовал князь Юсупов.

— Зеркало или меня? — улыбнулся Павел.

Великий князь Александр Павлович чихнул. Император тотчас вскочил и склонился в почтительном поклоне:

— Да благословит вас Бог, ваше высочество.

Александр Павлович не знал, в шутку это отец или всерьез, и на всякий случай застыдился, опустив красивые глаза.

Беседы не получалось, никому не хотелось попасть впросак, как князь Юсупов. Наконец ужин кончился. Все встали с мест и приготовились, как обычно, пройти в соседнюю комнату, где прощались каждый вечер перед сном с императором. Но Павел остановил гостей:

— Чему быть, того не миновать! Спокойной ночи, господа.

Император, не дожидаясь напутственных слов от придворных, развернулся и вышел. За ним припустился только шпиц.

Николай Александрович Саблуков в 1792 году вернулся в Россию из долгого путешествия по загранице и поступил в конногвардейский полк, в котором дослужился при Павле до полковника. Одиннадцатого марта 1801 года эскадрон, которым он командовал, должен был выставить караул в Михайловском замке: двадцать четыре рядовых, три унтер-офицера и трубач. Дежурным по караулу назначался корнет Андреевский, который должен был неотлучно находиться в комнате перед кабинетом Павла, служившим императору и спальней.

В десять утра Саблуков вывел караул на плац-парад. Адъютант полка Ушаков сообщил ему, что по приказу шефа полка великого князя Константина Павловича Саблуков назначается, кроме того, и дежурным по полку. Николай Александрович удивился: зачем совмещать две столь ответственные должности? Удивился он и тому, что ни одного из великих князей не было на разводе. Но приказ есть приказ, и Саблуков, расставив караулы в Михайловском замке, вынужден был, вместо того, чтобы лично наблюдать за соблюдением правил охраны священной особы государя, вернуться в казармы.

В восемь часов вечера, уже как дежурный по полку, Саблуков вновь появился в Михайловском замке, разыскал Константина Павловича. Тот взволнованно о чем-то беседовал с испуганным Александром Павловичем, и оба великих князя сробели, когда перед ними предстал Саблуков. Но, узнав, что полковник явился с обычным делом — передать рапорты от дежурных офицеров всех пяти эскадронов Константину Павловичу, великие князья успокоились.

Не успел Саблуков заехать домой после рапорта шефу полка, как за ним прискакал фельдъегерь:

— Его величество желает, чтобы вы немедленно прибыли во дворец.

По шаткому мостику, единственной ночной дороге в Михайловский замок, Саблуков вновь прибыл во дворец и остался дожидаться императора.

В 22 часа 16 минут часовой крикнул: «Вон!»; караул конногвардейского полка повыскакивал из своей комнатенки и выстроился.

Появился император, подошел близко к солдатам и сурово произнес:

— Вы — якобинцы. Сводить караул!

— По отделениям направо! Марш! — скомандовал удивленный сверх всякой меры Саблуков.

Сконфуженный корнет Андреевский вывел караул.