— Потому что ты здесь, — ответила Саломэ на этот раз более решительно.

Тамар ничего не ответила, она опустила голову, но от проницательного взора Саломэ не укрылось, что глаза ее подруги наполнились слезами.

— Ах, Тамар, родная, я совсем не думала обижать тебя. Милая Тамар, ну почему ты плачешь? — непрестанно повторяла она, обняв подругу, которая с рыданиями отвечала:

— Все смеются надо мной… и даже ты, Саломэ! Я любила тебя как родную, у меня не было от тебя никаких тайн… я все рассказала тебе… Что мне делать, я стараюсь забыть, навсегда забыть его, но если не могу — как мне быть?

И Тамар закрыла ладонями лицо, опустилась на камень, не желая идти дальше. Саломэ присела рядом, стараясь утешить ее и очень сожалея, что так неосторожно расстроила любимую подругу и причинила ей боль. Остальные девушки уже ушли далеко и весело бегали наперегонки по траве.

В это время великий господин со своей свитой и знатью добрался, наконец, до часовни. Толпа раздвинулась, очищая им путь. Всадники спешились и группой подошли к развалинам, чтобы сначала поцеловать камни и исполнить обет, и уже после начать празднество.

Монах, возглавлявший торжество, иноки с крестами и кадильницами встретили их и стали петь псалмы. Великий господин вышел вперед, подошел к алтарю, единственно уцелевшему среди этих развалин. Остальные последовали его примеру. На алтаре лежали крест, Евангелие, святые моши, а рядом кружка для пожертвований. Великий господин поцеловал крест, Евангелие и мощи, бросил в кружку несколько золотых монет. То же проделала и свита. Монахи пели и краешком глаза посматривали на кружку, которая довольно быстро наполнялась. Великин господин и его свита, снова приложившись к святыням, несколько раз равнодушно перекрестились и пошли к вековому орешнику, под заветной сенью которого отдыхало княжеское семейство.

Великая грузинская мать, супруга великого господина, продолжала азартно играть в нарды с княгиней Меланией. Мачеха Тамар все еще что-то горячо обсуждала со старухой. Девушки пока не вернулись с веселой прогулки.

Великий господин был мужчина высокого роста, один из тех гигантов, которых создает Кавказ, словно копируя седые вершины своих гор. От благотворного воздействия кахетинского его рябое, красноватое лицо раз и навсегда приобрело багровый оттенок. Того же цвета были уши и морщинистая, вся в складках, шея. Глаза были налиты кровью, что придавало лицу какое-то дикое, но одновременно и крайне беззаботное выражение. Широкие усы на чисто выбритом лице доходили до ушей. Этим усам уделялось особое внимание. Кроме волос над губой, к ним зачесывалась и растительность на подбородке. Великий господин носил набекрень маленькую шапочку из черного каракуля. Одежда его состояла из короткой куладжи[68] розового бархата с золотой вышивкой по краям. Спину обхватывал золотой пояс, с которого свисали длинный покрытый серебром кинжал, а сбоку — также отделанная серебром кривая сабля. Манжеты широких шелковых шаровар были заправлены в обувь из серой кожи — изделие искусных тифлисских башмачников. Свита великого господина по покрою одежды и по оружию не отличалась от него, разница заключалась только в материале и расцветке, бросающейся в глаза своей яркостью и пестротой.

— Почему вы так опоздали? — спросила великая госпожа, откладывая в сторону нарды и с веселой улыбкой вставая, когда ее высокопоставленный супруг и свита подошли к женщинам.

— Как тут не опоздать? — громовым голосом ответил великий господин. — Этот негодный Арчил задержал меня.

Сын Арчила радостно захлопал в ладоши. Но хозяйка заинтересовалась, почему «негодный» задержал ее мужа. Когда все расселись на коврах, она усадила мужа рядом с собой на мутаку и спросила:

— О чем вы спорили?

Великий господин не успел рта раскрыть, как вмешался сын тавада Арчила:

— О чем же еще, госпожа? — с гордым видом произнес он и обратился к женскому обществу. — Мы спорили о том, сколько платить тому, чей баран выиграет.

— Разве они будут сегодня сражаться? — с улыбкой спросила великая госпожа. — вот хорошо! И нам будет развлечение, — эти слова она адресовала остальным женщинам, которые ответили ей радостными улыбками.

— Да, мы их стравим, — так же заносчиво продолжал сын Арчила. — Видите моего барана? Слон, истинно слон, такого барана во всей Грузии не сыскать.

Взгляд женщин обратился к развалинам часовни, вокруг которой в эту минуту водили барана Арчила, собаку сына Левана и животных, которым сегодня предстояло биться. Обходя семь раз руины, герои дня приобретали нужную силу. Когда указанная процедура закончилась, животных увели в приготовленный для ниx загон. Клетки же с куропатками остались здесь, на развалинах. Рядом находились клетки с перепелами — одна принадлежала сыну цирюльника великого господина, другая — наследнику великого господина.

Рассмотрев всех животных издали, госпожа вновь спросила у мужа:

— Так на что же вы поспорили?

— Если победит мой баран, я получу с Арчила пятьсот дымов крепостных с их землями и на выбор одно из поместий, какое захочу. А если одолеет баран его сына, Арчил получит от меня шестьсот дымов крепостных с землями и что-нибудь из моих владений, — ответил великий господин и добавил: — Ну как, неплохо мы поладили?

— Очень неплохо, — вмешалась жена Арчила Мелания, — мы получим на сто дымов больше.

— Да, получите больше, — повторил с насмешкой великий господин, — что мне оставалось делать? Жадный у тебя муж, так ко мне пристал, что пришлось добавить сто дымов.

«Жадный муж» Мелании весело рассмеялся, а сын опять радостно захлопал в ладоши.

— А мне великий господин ничего не добавил, госпожа, — жеманно произнес сын тавада Левана, высокий поджарый парень, так сильно затянутый в серебряный пояс, что казалось, вот-вот переломится пополам.

— А ты кого выставляешь? — спросила его госпожа. — И тебе тоже добавить? Мало у вас добра, что ли?

— Добра, слава богу, хватает. Но все же не хотелось бы отставать от сына Арчила и лишаться своей доли, — ответил парень немного обиженно.

— И кого же ты привел на бои? — повторила свой вопрос госпожа.

— Собаку. Она будет драться с вашей большой собакой. Если победит моя, получу триста дымов холопов с их землями, если ваша — столько же получит ваш муж. Видите, у обеих сторон награды одинаковые. Я просил, чтобы великий господин добавил хотя бы пятьдесят или сто овец, но он, как нарочно, заупрямился. Нет и нет, говорит, людей дам сколько угодно, а овцы — ни одной.

— Да, нельзя давать овец, у нас в этом году и так мало масла и сыра. — ответила госпожа как бережливая хозяйка дома, — холопов можно дать. Какой из них прок? Пусть хоть подыхают.

В это время старуха, беседовавшая с матерью