не теряя присутствия духа, как-нибудь вывернуться из этого неприятного положения и поскорее ускользнуть от наблюдения.

С невозмутимым видом мы продолжали чаепитие, ожидая удобного момента для бегства.

Сережа уже не сомневался , что мы узнаны и всякая минута промедления грозила ужасными последствиями. Но вот наблюдавший, по словам Сережи, приняв как будто какое-то решение, круто повернулся и быстро побежал из зала. В свою очередь, в одно мгновение, мы вскочили и прихватив свои тяжелые узлы, стремглав бросились на перрон, чтобы там скрыться в толпе. Чемодан с оставшимися двумя опасными бутылями мне пришлось бросить на полу - черт с ним, кто найдет, тому я не завидую, бутылки взрываются от удара и детонации. На ходу я успел предупредить своих спутников, что в случае моего ареста, буду категорически утверждать, что сидевших со мною, то есть их, не знаю, вижу их впервые, и подошел к ним только здесь на вокзале, попросить кипятку.

На перроне мы сразу разбрелись в разные стороны. Я живо миновал вокзал и затерялся среди толпы, группировавшейся около лавчонок, примыкавших к вокзалу.

На всякий случай местом нашей встречи, примерно, через час, мы назначили конец платформы.

Глава 12

Зорко озираясь кругом и будучи все время настороже, я бродил между лотками, делая кое-какие покупки.

Недалеко от этого места, на путях стояло несколько казачьих эшелонов, охранявшихся красногвардейцами. Меня сильно тянуло к этим эшелонам, но на мое несчастье, все казаки вертелись около вагонов и за пределы охраны не удалялись. Я нетерпеливо ожидал, гуляя поблизости и, в конце концов, мое терпение было вознаграждено. Один из казаков подошел к лавочке что-то купить, и я заговорил с ним. Казак оказался очень симпатичным и охотно сообщил мне, что их эшелон уже два дня ожидает отправки на Ростов.

Наша беседа затянулась. Вскоре казак уже с негодованием жаловался мне, что все казаки разоружены и поэтому большевики теперь над ними издеваются. Держат их, как арестованных, окружили часовыми и никого к ним не пускают.

-- Каждый день -- гневно говорил он -- просим комитет отправить нас домой, а они, сволочи, только смеются. И сегодня обещали отправить, да верить-то им нельзя, - закончил он, кипя раздражением.

В свою очередь, я сказал ему, что я казак станицы Ново-Николаевской и хотел бы с моими двумя приятелями проехать в их эшелоне.

-- В теплушках никак нельзя -- ответил он, - там и между нашими есть большевики, а вот в вагоне, где стоит моя лошадь -- ехать можете, но залезайте так, чтобы караульные вас не видели. Эти, если заметят, сейчас же Вас арестуют. Вчера из соседнего поезда вывели сначала двух, а затем еще трех, кто их знает, может это были офицеры, да только "товарищи" не стали долго разбираться, повели и всех их вот там расстреляли, -- и он показал мне на каменную стену, немую свидетельницу преступления. - Я немного приоткрою двери вагона, а вы уже сами, как знаете, забирайтесь незаметно и сидите смирно.

Обещая поступить по его совету и, запомнив номер вагона и пути, я пошел на розыски своих, в то же время размышляя, можно ли мне довериться казаку или нет. Впечатление он произвел на меня хорошее, как своей откровенностью и простодушием, так и высказанной ненавистью к большевикам.

Мои мысли были прерваны Сережей и капитаном тихо меня толкнувшим. Ну вот, слава Богу, все живы, невредимы, думали мы, трогательно радуясь нашей встрече. Мои спутники, как оказалось, все это время слонялись между лавками и харчевнями, вблизи станции, но в здание вокзала не входили и виновника нашего страха больше не видели.

Я рассказал им о встрече с казаком, разговоре с ним, а также о своем намерении проникнуть в казачий эшелон и в нем продолжать путь. Они со мной согласились, считая, что так или иначе, а рисковать надо, тем более, что оставаться на этой станции еще опаснее. Условившись на этом, мы произвели тщательную разведку эшелона и выяснили, что с нашей стороны поезд наблюдается двумя недалекими красногвардейцами, встречающимися обычно у его середины долго разговаривающими между собой, а затем расходящимися в противоположные концы.

Первым пробираться решил я, потом капитан, а последним Сережа. Обманув бдительность часовых, я легко вскочил в вагон. Мне передали наши вещи. Минут через 10 моему примеру последовал капитан, но менее удачно, с громким стуком, чем чуть не привлек внимание часового. Сидя в вагоне, мы с нетерпением ожидали Сережу. Последний с крайне независимым видом подошел к часовому и попросил закурить. Вскоре у них, видимо, завязалась оживленная беседа. Затем, мы видим, Сережа прощается, делая вид, что уходит, а сам, поравнявшись с вагоном, незаметно присоединяется к нам. От красноармейца он сумел выведать, что эшелон скоро пойдет, а также и то, что казаков охраняют с целью не допустить к ним калединцев и контрреволюционеров. Дурость.

Закрыв двери и, притаившись в углу, мы нетерпеливо считали минуты до отхода поезда.

Часов около 11 утра наш поезд медленно тронулся, оставляя Царицын. Мы рьяно перекрестились, на душе стало сразу легче.

Проехали две-три станции. На одной из остановок к нам зашел казак посмотреть, как мы тут устроились. Мы уверили его, что нам очень хорошо, и если чего не хватает для полного удобства, то только сена или соломы, чтобы подстелить ее на пол. В этом он обещал нам помочь и действительно, немного погодя, принес целый тюк сена.

Усталые от бессонных ночей и волнений, мы зарылись в сено