Сам заключенный времени даром не терял, руководил из заключения компартией и встречался с политиками и предпринимателями, рисуя и первым, и вторым блестящие перспективы сотрудничества с Россией[340]. «Салон Радека», разместившийся в конце концов в квартире тюремного надзирателя, стал образом для неформальной дипломатии, граничащей с авантюризмом. О либеральном отношении к нашему герою властей демократической Германии свидетельствовал уже тот факт, что он беспрепятственно писал воззвания от имени коммунистических групп разных стран, которые потом рассылались их «авторам»[341].

Радек не был бы Радеком, если бы во время вынужденного ограничения стенами тюремной камеры не попробовал свои силы на теоретическом фронте. Пытаясь применить ленинскую модель партии профессиональных революционеров к условиям Центральной и Западной Европы, он написал брошюру со скромным названием «Развитие мировой революции и тактика коммунистических партий в борьбе за диктатуру пролетариата»[342]. В ней автор свел воедино сложившуюся у него картину международных отношений и личный опыт общения с немецкими коммунистами первого часа, сопоставил решения Первого конгресса Коминтерна, которые вышли в свет на немецком языке, с итогами первых конференций КПГ.

Работа начиналась с апокалипсического видения перспектив мирового развития — прошедшая война была последней для капиталистического строя в целом, и для Германии в частности — ибо в будущем эту страну добьют правящие круги стран Антанты перед тем, как сами отправятся в историческое небытие. Только пролетарская революция способна расчистить руины, оставленные войной. В ходе своей революции из-за демократических иллюзий германские рабочие добровольно отдали власть буржуазии, но им придется вновь подниматься на борьбу за «Федеративную Социалистическую Всемирную республику Советов».

Осенью 1918 года в Германии произошла полная реставрация прошлого, исчезли только монархические вывески, утверждал автор. Поскольку революция победила без борьбы, победа контрреволюции произошла точно так же. В брошюре был детально разработан вопрос об отличиях ситуации в России от Западной Европы: в последней имелся разрешенный крестьянский вопрос, эффективный государственный аппарат и прочные позиции реформистских партий. Тем более актуальным, по мнению автора, становится формирование в европейских странах коммунистического авангарда, который должен «вылущиться» из потерпевшей крах социал-демократии. Нельзя жить в безвоздушном пространстве, демонстрируя «детское коммунистическое сектантство» в ожидании того, что массы сами придут к коммунизму. Эпоху революционной борьбы сменил период будничного партийного строительства[343]. Через пару месяцев этот тезис возьмет на вооружение Ленин, начав излечение «детской болезни левизны» в зарубежных компартиях.

Не менее ярко и доходчиво Радек высказался по поводу верхушечной организации переворотов и вооруженных восстаний, которые в Германии 1919 году превращались в карикатуру на самих себя, но стоили жизни многим сотням радикально настроенных активистов. «Опасность путчизма будет преодолена только тогда, когда собственный опыт рабочих, их разбитые головы докажут им, что не так уж и неправа была КПГ, утверждая, что нельзя считать образцом врачебного искусства попытку насильно извлечь на свет здорового ребенка на втором месяце беременности»[344]. В работе подчеркивалась необходимость искать в Германии отличные от России пути борьбы. Простое перенесение на зарубежную почву рабочих Советов приводит к тому, что они теряют свою революционную направленность, превращаются в дополнение к существующим профсоюзам. Поэтому в Германии в конце 1918 года «не было действительно массового стремления к созданию рабочих советов».

Можно быть уверенным в том, что Радек разделял сомнения Розы Люксембург о преждевременности образования Коммунистического Интернационала, однако предпочитал держать их при себе. Международная организация коммунистов способствовала поляризации сил в рабочем движении, писал он, привела к появлению центра, на который будут ориентироваться революционные рабочие. Партии левых социалистов рано или поздно придут в ее ряды, «и, будем надеяться, без своих вождей». История еще посрамит тех, кто считает Коминтерн «организатором тайных заговоров посредством засылки эмиссаров, московской фабрикой революционных рецептов»[345]. Коммунизм нельзя насадить силой, перед нами — период сосуществования пролетарских и коммунистических государств, подчеркивал автор. Лишь через несколько лет с этим тезисом согласятся в руководстве Коминтерна, добавив к «сосуществованию» прилагательное «длительное», а после 1945 года — еще и «мирное».

Во время пребывания в тюрьме, а затем под домашним арестом Радек заочно схлестнулся с самим Карлом Каутским. В данном случае он не предвосхищал ленинские взгляды, как в случае с «левизной», а следовал за ними, высмеивая филистерство крупнейшего марксистского теоретика в своем фирменном стиле: карасю нравится быть запеченным в сметане, как утверждают поваренные книги. Но буржуазия не карась, и она вряд ли отдаст все свои богатства. Убеждать ее — все равно, что размахивать картонным мечом перед лицом грабителя.

Надежды Каутского на то, что западноевропейским пролетариям не придется прибегать к террористическим методам, так как они составляют большинство населения и могут проголосовать за свои права, являются чистой утопией. «Пролетариат не кровожаден, но он знает из исторического опыта, что насилие и террор никогда не создавали новых производственных отношений, не формировали новый общественный строй»[346].

Подобные фразы, равно как и утверждение, что «пролетариат знает, что силой не заставить крестьян возделывать их поля», выглядели почти как антисталинский манифест, хотя и были написаны еще в 1919 году. Утопия «светлого будущего», в которое следовало революционным насилием загнать население вначале одной России, а затем и всего земного шара, расцветала на почве, обильно политой кровью вначале мировой, а потом и гражданской войны.

Радеку, как и его единомышленникам в руководстве партии большевиков, следует предъявить исторический упрек в другом: толкуя в свою пользу понятие «диктатуры пролетариата», они отказывались разделить власть с идейно близкими им политическими силами левого толка. Известная шутка той эпохи — в России может быть несколько партий, только одна из них будет править, а другим придется сидеть в тюрьме — вполне соответствовала менталитету «солдат революции», олицетворением которого были слова и дела Карла Радека.

В начале 1920 года советско-германские переговоры о его освобождении завершились — Радека обменяли на нескольких немецких военнопленных, задержанных в России в качестве заложников. Его путь пролегал через вернувшую себе независимость Польшу, которую Радек мог бы считать своей родиной. Там знаменитого соотечественника буквально задушили своим вниманием польские офицеры. Один из них, генерал Сикорский, позже станет премьер-министром Польши. Всех волновал один и тот же вопрос: «Как же это я, воспитанный в польской культуре, могу быть большевиком и могу посягать на независимость Польши?»[347] Вряд ли их убедили уверения оппонента, что Советская Россия не собирается посягать на нее. До советско-польской войны оставались считанные недели. Оказавшись на границе, которая выглядела как линия фронта, Радек