Но почему? Вайс-Корей предположил, что это имеет отношение к механизму рождения нейронов в зрелом мозге. В развивающемся мозге новые нейроны рождаются очень активно, это называется «нейрогенез». Раньше считалось, что нейрогенез происходит только в эмбрионе, однако в восьмидесятые годы прошлого века исследования показали, что они происходят и у взрослых благодаря популяции взрослых стволовых клеток – так называемым нейрональным стволовым клеткам. Стволовые клетки зарождаются лишь в немногих отделах мозга, в том числе в гиппокампе. И, как выяснилось, рядом с кровеносными сосудами. Это натолкнуло Вайс-Корея на мысль.

В своей более ранней статье он отметил, что «уменьшение нейрогенеза в ходе старения, вероятно, регулируется балансом двух независимых сил: внутренними сигналами [мозга] и внешними сигналами, доставляемыми [в мозг] через кровь»7. Что же такое содержится в старой крови, если она настолько сильно подавляет нейрогенез? Чтобы это выяснить, Вайс-Корей сравнил более 60 разных белков крови у старых и молодых мышей, и один из белков выделился из общего ряда. Это был эотаксин, и у старых животных его оказалось гораздо больше. Эотаксин принадлежит к семейству молекул, которые играют роль в развитии мозга и, как ни странно, задействованы при астме. Кроме этого о них почти ничего не известно. Чтобы исключить, что повышенный уровень эотаксина безвреден, Вайс-Корей ввел этот белок молодым мышам и получил тот же результат: снижение нейрогенеза, уменьшение долговременной потенциации, ухудшение способностей к обучению и плохие результаты в водном лабиринте.

Это было в 2011 году, и поначалу ученые не могли поверить своему счастью. Более того, когда группа Вайс-Корея направила статью в научные журналы, им отказали в публикации – решили, что результаты слишком уж хороши. Поэтому ученые целый год воспроизводили эксперименты в другой лаборатории и на другом оборудовании. И снова получили те же данные. Поэтому к 2012 году Вайс-Корей с коллегами начали изучать происходящее на генетическом уровне.

У пожилых мышей молодая кровь активировала олигоген CREB. Этот ген прославился еще в начале девяностых, когда стала очевидна его роль в стабилизации долговременной памяти. Как именно он это делает, неясно, однако есть надежные данные, что он контролирует активацию других генов. Но какой именно механизм при этом задействован, было не так важно, главное – открытие показывало, что молодая кровь и в самом деле мощно воздействует на память. Вайс-Корей опубликовал свои результаты в июне 2014 года, и они вызвали бурный интерес журналистов. На ученых посыпались соблазнительные предложения от престарелых миллиардеров, приглашения на званые ужины с участием звезд и шквал электронных писем от родственников больных с мольбами испытать новый метод лечения на их близких.

Впрочем, на этом исследования могли и закончиться: группа Вайс-Корея собиралась и дальше искать белки в крови, сканировать гиппокампы и засекать время, за которое мыши начинают ориентироваться в водном лабиринте. Ведь предстояло исследовать еще целый калейдоскоп белков крови. Однако все изменила случайная встреча с внуком одного китайского бизнесмена, и ученым пришлось радикально пересмотреть свои дальнейшие шаги.

Господину Ли Вэю было всего десять лет, когда ему пришлось бросить школу и поступить на работу к торговцу шелком. Он был старшим сыном в нищей семье из провинции Чжэцзян в материковом Китае, его младшие братья и сестры голодали, так что выбора у мальчика не было. Подростком он перебрался в Шанхай, упорным трудом добился покровительства богатых инвесторов и магнатов и прилежно учился, мечтая вернуться домой и избавить родных от нужды. К 20 годам он помог отцу возродить заглохшую красильную мастерскую, а к 26 переехал в Гонконг и открыл собственную шелкопрядильную фабрику. Это было в 1949 году. Сегодня его компания стоит почти пять миллиардов долларов.

С годами Ли Вэй начал заниматься и недвижимостью, грузоперевозками и финансами, щедро жертвовал в буддистские и светские благотворительные организации, женился, вырастил двух дочерей. По словам его внука Алекса, которому едва перевалило за 30, Ли Вэй был человеком целеустремленным и энергичным, всю жизнь спал по четыре часа в сутки, не признавал ни хобби, ни выходных, а накопление капиталов было для него не способом заработать на жизнь, а азартной игрой.

– Дед не мыслил жизни без работы, – рассказывает Алекс, сидящий напротив меня в конференц-зале на верхнем этаже гонконгского небоскреба, принадлежащего компании Ли Вэя. Внизу тянулась набережная, а за ней раскинулась бухта Виктория, окаймленная буйно разросшимися кварталами вокруг города-крепости Коулуна, где полно и высотных домов, и дорогих бутиков, и чайных, и храмов. – Он был для нас примером, столпом, главой семьи. Поэтому нам больно было смотреть, как он угасает.

Родные заподозрили неладное, когда Ли Вэй начал неожиданно агрессивно вести себя во время семейных обедов. Теперь они думают, что это произошло где-то в конце девяностых – точную дату, конечно, установить не удастся, поскольку Ли Вэй относился к работе с такой страстью, что поначалу семья решила, что у него просто неприятности в компании. Однако к середине двухтысячных перемены стали очевидны. У Ли Вэя появились провалы и в долговременной, и в кратковременной памяти, он стал забывать, где был вчера вечером и как зовут деловых партнеров, с которыми он работал долгие годы. Единственным развлечением, которое он себе позволял, были китайские шашки сянци, но теперь они стали для него полнейшей загадкой, и он, сам того не замечая, начал в качестве компенсации придумывать новые правила. Алекса приводила в ужас мысль, что они потеряют дедушку, которого он называл семейным Суперменом, и тогда родные Ли Вэя наняли штат сиделок и помощников и перепробовали все доступные методы лечения.

Это делалось в глубокой тайне. В Китае, как и во многих других дальневосточных странах, болезнь Альцгеймера до сих пор считается позором.

– По-китайски болезнь Альцгеймера называется «старческое слабоумие», – признался Алекс, пока его секретарша разливала нам по стакану теплой воды (китайская традиция). – Недавно ее переименовали, стали называть «регресс мозга», но любые упоминания о ней по-прежнему табу. У нас и дома престарелых встречаются нечасто, поскольку китайская культура требует, чтобы человек заботился о своих родителях до самой смерти. А отдавать их в дом престарелых считается безответственностью.

Семья годами скрывала состояние Ли Вэя от посторонних, поскольку боялась, что подумают люди, особенно деловые партнеры. Однако в 2009 году произошло событие, которое вынудило их раскрыть тайну. Ли Вэю уже исполнилось 86 лет, и болезнь Альцгеймера достигла терминальной стадии. Он почти все время спал, его кормили с ложечки, он практически не узнавал родных и постоянно попадал в больницу из-за других заболеваний. И вот однажды в больнице ему сделали плановое переливание крови. И произошло чудо.

– До переливания он почти не разговаривал, будто годовалый или двухлетний ребенок, – рассказывает Алекс. – А после процедуры посмотрел на мою маму и говорит: «Я хочу домой». Она сказала: «Хорошо, я вызову шофера». А он: «Отлично, пойдем вниз, подождем его». На это мама сказала: «Лучше подожди здесь, сейчас придут медсестры». А он ответил: «Нет, давай по-другому: ты подождешь здесь, а я пойду вниз, к машине». У них получился настоящий диалог! – Алекс сам не мог в это поверить. – Он разговаривал с мамой, обсуждал происходящее! Для нас это был настоящий скачок.