Шрифт:
Закладка:
Появление Герцля на конгрессах по-прежнему вызывало продолжительные аплодисменты и бурные овации, но он уже утратил свой ореол непогрешимости. На 3-м конгрессе Моцкин раскритиковал Герцля за то, что тот дал слишком много обещаний, пробудив тем самым ложные надежды. Сионисты-студенты из России организовали «демократическую фракцию», которая стала оказывать давление на конгресс. Под предводительством Сиркина и его сторонников, к огорчению Герцля, возникла также социал-сионистская партия, которая требовала создания социалистического государства в Палестине и на прилегающих к ней территориях. Сиркин яростно критиковал засилие буржуазных и религиозно-ортодоксальных элементов в сионистском движениии, а также осуждал «гнилую интеллигенцию», стремившуюся увести организацию от высоких идеалов прогрессивного человечества. Подобные еретические взгляды раздражали не только Герцля, никогда не проявлявшего особого интереса и сочувствия к социалистическому движению; еще больше они возмущали юного Вейцмана, который имел возможность близко познакомиться с социалистами у себя на родине, в России. Комментируя один из ранних социал-сионистских памфлетов, Вейцман писал своей будущей жене: «Это — красная шапка с синей и белой лентами, это — националистическая группировка, с детскими воплями славящая интернационализм и пляшущая вокруг великих имен; это — самообожание в сочетании с еврейским нахальством. Какая возмутительная смесь бессмысленного фразерства и откровенной тупости!». Позднее Вейцман стал относиться к социал-сионизму более терпимо, но в то время недвусмысленно считал его «чумой»[76].
Герцль был удручен нападками и разочарован тем, что движение развивается недостаточно. К 1899 году он большую часть своей жизни отдал сионистскому движению. Ради него он пожертвовал семейным счастьем и винужден был жить на скудные заработки от журналистской деятельности. В день, когда ему исполнился сорок один год, Герцль записал в дневнике, что прошло уже почти шесть лет с тех пор, как он начал это движение, шесть лет, приведших его к старости, усталости и бедности. Но какие жертвы были принесены молодыми, без гроша в кармане сионистами с Востока, которые всегда с таким энтузиазмом критиковали его на конгрессах? Точно так же Герцль был разочарован и своими ближайшими соратниками. Он не очень хорошо разбирался в людях, у него совершенно отсутствовал деловой опыт, и он ссорился со своими самыми близкими и преданными друзьями — такими, как Вольфсон. Те, в свою очередь, упрекали его в нетерпимости к людям, имеющим собственное мнение, и в нежелании делиться властью.
Периоды уныния чередовались с приступами лихорадочной активности. В феврале 1901 года вступили в силу новые ограничения иммиграции, введенные Турцией. Для Герцля это в некотором отношении явилось не меньшим ударом, чем для русских сионистов, хотя в отличие от них он всегда надеялся на хартию, а не на инфильтрацию. Очень скоро, в мае 1901 года, Вамбери сообщил ему, что султан наконец согласился принять его — но не как сиониста, а «как лидера евреев и влиятельного журналиста». Вамбери предупредил Герцля: «Вы не должны говорить с ним о сионизме. Это — фантасмагория. Иерусалим для него — такое же святое место, как Мекка. И все же сионизм — хорошее дело (насколько это касается султана) по сравнению с христианством. Я хочу, чтобы сионизм существовал, поэтому и устроил для вас аудиенцию. Ведь иначе вы не сможете выступать на ваших конгрессах. Вам нужно выиграть время и каким-то образом продолжить дело сионизма»[77]. Интересно, что турецкий консультант Герцля также был сторонником стратегии окольного приближения к цели: «Существуют вопросы, которые нельзя решать «в лоб», — говорил Нури Герцлю несколько лет назад. — Берите Алеппо, покупайте земли в районе Бейрута, а затем разворачивайтесь. Когда наступят плохие времена [для Турции] и в ваших услугах будут нуждаться, вы двинетесь дальше и попросите Палестину».
17 июня Герцля пригласили на аудиенцию во дворец султана. Ему предоставили возможность сидеть в тени (редкая благосклонность) и наблюдать за длинной процессией солдат, евнухов, пашей, дипломатов и других сановников. Внезапно появился важный чиновник и предложил ему орден Меджиди второго класса, после чего Герцлю с почестями вручили орденскую ленту. Затем началась официальная аудиенция. Герцль описал, как выглядел султан: маленький худощавый человек с большим крючковатым носом, с пышной крашеной бородой и слабым дрожащим голосом; он восседал на диване, держа между колен меч. Султан представил себя как постоянного читателя газеты Герцля, «Новой свободной прессы», — несколько странное заявление, поскольку он не знал немецкого языка. Герцль начал беседу со своей излюбленной аналогии — истории об Андрокле и льве: евреи могут помочь Турции выплатить ее долг иностранным государствам (удалить эту занозу!), и тогда она соберется с новыми силами. Великие державы хотят, чтобы Турция оставалась слабой, и стараются не допустить ее возрождения, но Герцль сможет организовать поддержку евреев всего мира и помочь индустриализации Турции. В отличие от европейцев, евреи не стремятся к быстрому обогащению и поэтому не спешат скорее получить прибыль. О Палестине не упоминалось, но султан подчеркнул, что является большим другом евреев и что он публично выступит с обращением в поддержку евреев и предоставит им достаточную защиту, если они ищут убежища в его землях.
Переговоры с советниками султана продолжались еще несколько дней. Герцль произвел хорошее впечатление на Абдул-Хамида: «Этот Герцль похож на пророка, вождя своего народа», — сказал султан Вамбери через несколько лет. Герцль получил в подарок бриллиантовую булавку для галстука — и это было, как заметил он печально в своем дневнике, почти все, чего он достиг в тот день. Он роздал около пятидесяти тысяч франков различным агентам, которые утверждали, что аудиенция была устроена с их помощью. Не был исключением даже Вамбери, хотя при первой встрече с Герцлем тот представился богачом с четвертьмиллионным состоянием.
Советники султана сформулировали множество неприемлемых для Герцля условий: евреи должны основать синдикат с 30 миллионами фунтов стерлингов, чтобы помочь Турции избавиться от долга; им разрешат поселяться в Турции, но они должны стать турецкими подданными; кроме того, иммиграционные массы не должны концентрироваться в одном месте, поселения должны быть разбросанными: пять семей тут, пять семей — там. В противовес Герцль выдвинул предложение учредить земельную компанию для обработки невозделываемых турецких земель в Палестине. Перед отъездом ему дали понять, что султан ожидает в течение месяца четких финансовых предложений. Герцль покинул Константинополь в настроении сдержанного оптимизма. Султан принял его и говорил с ним почти
