Но вспомнив разговор с Блейком о том, что для заключенных из числа иностранцев перспектива обмена нереальна, Питер снова погрустнел. Тоска опять надолго вселилась в его сердце.

На другой день он получил от Хелен короткую записку, в которой она сообщала, что получила письмо из Польши от своей кузины, проявлявшей большую заботу о их будущем. Эзоповский язык записки был понятен Питеру. Но еще больше обрадовало письмо, доставленное по каналам разведки от Бена[65]:

«Дорогой Питер!

Ты не представляешь, как я счастлив! Не сомневаюсь, что и ты, и Серж[66] так же счастливы за меня и мою семью.

Поверьте, все произошло с такой поразительной (по крайней мере для меня) быстротой, что я не имел никакой возможности написать вам из Бирмингемской тюрьмы, в которой я находился в последнее время.

После возвращения на Родину вы с Лоной постоянно занимаете мои мысли, я очень мучаюсь тем, что вы оказались в тюрьме. В ближайшее время рассчитываю повидаться с вашим адвокатом господином Погоновским, который нанят вашими родственниками и будет защищать ваши гражданские права как бывших жителей Польши. Главное теперь — оптимистично верить в свое будущее, набраться терпения, а я тем временем буду делать все, что задумал. Не сомневаюсь, что и у вас все будет хорошо.

Извини, что написал тебе мало. В следующий раз напишу побольше, а сейчас я почувствовал себя плохо: британские тюрьмы с их холодом и недоеданием все же отразились на моем здоровье. Работать много и быстро, как это было раньше, я уже не могу. Тем не менее я написал перед этим еще одно письмо для Сержа. На всякий случай ты сообщи ей об этом, а то вдруг она не получит от меня весточки.

Огромный тебе привет от Галины[67] и маленького Арни — того самого Арни, заочным крестным которого ты являешься и который помнит тебя за присланный ему четыре года назад английский красный календарь.

С любовью к Вам

Арни-старший».

В тот же день, после прочтения письма, Питера неожиданно пригласили в кабинет начальника тюрьмы.

— Скажите, мистер Крогер, я могу вам задать несколько интересующих меня лично вопросов? — спросил тот.

Питер, пряча за спиной руки, покрывшиеся от однообразной изнурительной работы волдырями и от простуды — фурункулами, на вопрос ответил вопросом:

— Позвольте мне сначала сесть?

— Да, пожалуйста… Итак, из ваших документов, мистер Крогер, я узнал о том, что вы являетесь выходцем из рабочей среды.

— Именно так, — подтвердил Питер.

— Это хорошо. Теперь мне становится понятно, почему вы встали на путь шпионажа. Но мне непонятно, как могли пойти на это такие люди, как Филби, Маклин, Берджесс? Они-то не из бедных! Они же аристократы! Истеблишмент… Что их-то заставило примкнуть к советским коммунистам?

Как историк, Питер мог часами философствовать на подобные темы, но, чувствуя себя неважно в этот день, он решил побыстрее отделаться от несимпатичного ему собеседника.

— Скажите, господин начальник, вы когда-нибудь читали Маркса или Энгельса?

— Нет, не читал.

— Напрасно, знаменитых своих земляков, их идеи, известные всему миру, вам тоже не мешало бы знать. Я думаю, они помогли бы вам разобраться в этом вопросе…

— Интересно, это кто же из них был моим земляком? — удивился начальник тюрьмы. — Я знаю одно, что в нашем Манчестере находится самая большая тюрьма Стренджуэйс и что в ней содержится около четырех тысяч заключенных.

— Но не знаете при этом, что все ваши заключенные мерзнут от холода и пухнут от недоедания. Но это к слову о «самая большая»… А что касается знаменитых земляков, то один из них — Фридрих Энгельс — жил и работал в вашем Манчестере. Здесь он женился на ирландке, здесь же управлял фабрикой своего дяди. А Маркс жил в Лондоне. Там, на Хайгейт-хилл, он и похоронен, кстати. Вот Маркс именно о таких людях, как Берджесс, Филби и Маклин, писал приблизительно так: только лучшие сыны и дочери своих стран, любящие народ, способны сделать все для его процветания, для торжества социализма… Понимаете?.. Лучшие сыны и дочери, любящие свой народ, способные сделать все, — медленно повторил Питер.

Начальник тюрьмы долго смотрел на него задумчивым взглядом, потом, словно опомнившись, вдруг сердито скомандовал надзирателям:

— Отведите его обратно в камеру!

Оставшись недовольным этим разговором с заключенным, начальник тюрьмы «отыгрался» на Питере, когда в Манчестер привезли для свидания с ним Хелен. Встретив прибывшую вместе с ней охрану в тюремном дворе, он приказал запереть ее в камеру до следующего дня, а если врач не разрешит больному Крогеру свидания, то ее следует отвезти обратно в тюрьму Стайл.

Услышав это, Хелен мгновенно вскинула над головой сцепленные наручниками исхудалые руки и, глотая непрошеные слезы, двинулась на начальника тюрьмы — в эти секунды она выглядела преисполненной твердости и отваги, а серые глаза, горящие злостью на сморщенном маленьком лице, поражали всех надзирателей напряженностью взгляда.

— Ах вы гады такие! — закричала она дрожащим от гнева голосом. — Меня привезли сюда на законном основании повидаться с мужем, а вы хотите затолкнуть меня в ваши вонючие камеры?! Да я сейчас этими цепями размозжу вашу башку!

Начальник тюрьмы, прикрыв голову руками, попятился назад, быстро приговаривая:

— Что вы! Что вы! Сейчас мы все сделаем для вашего свидания! Только, ради бога, успокойтесь!

Прикашливая и запинаясь, она говорила что-то еще, но потом так разволновалась, что плечи ее стали судорожно вздрагивать, заморгали ее покрасневшие глаза, и казалось, вот-вот прорвутся едва сдерживаемые рыдания. Старый охранник, сопровождавший Хелен из тюрьмы Стайл, подошел к ней и прижал ее к своей груди, уговаривая успокоиться.

Через некоторое время ее провели в комнату свиданий, а несколькими минутами позже в сопровождении вооруженных надзирателей туда же привели Питера. Поприветствовав Хелен тяжелой вымученной улыбкой, он старался все время прятать от нее руки, опухшие от фурункулов.

— Противная штука, эти наручники, — грустно заметил он. Ломая голову, что бы такое ей сказать, добавил: — От металла всему телу становится холоднее.

Лицо его было бледное и тоже в фурункулах. Стараясь не подавать виду, что он болен, Питер пытался бодриться, даже выпрямился, но было видно, как трудно больному человеку это делать, противостоять слабости и болям от фурункулов по всему телу. Не выдержав, он прислонился к стене. И тут Хелен начала ругать надзирателей:

— Что же вы, изверги, с ним делаете? Да разве же можно так обращаться с больным человеком?! Связывать его