— Хроновойна — штука сложная, Чапай, — сказал Петруха. — Особенно если противник сидит наверху и может невозбранно тебе на голову гадить.

— И к чему сейчас эта демотивирующая речь? — поинтересовался я.

— Чтобы сбить твои потенциальные шапкозакидательские настроения, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты был спокоен и рационален.

— У меня нет никаких шапкозакидательских настроений, — сказал я.

— Я на всякий случай, — объяснил Петруха. — Офицер должен быть трезв, холоден и рассудителен. Даже перед лицом неминуемой ядерной угрозы.

— Далеко еще идти? — спросил я.

— Не очень, — сказал он. — Можно было, конечно, на территорию и на машине въехать, но у них тут бывают жуткие заторы перед воротами. Арендаторов много, механизм у ворот старый, бывает, ломается и чинят его по несколько часов, а держать ворота открытыми они не могут, потому что режимный объект, как никак.

— Сколько осталось от того режима? — спросил я.

— Что-то да и осталось, — сказал Петруха. — Все разваливается с разной скоростью, Чапай. Где-то быстрее, где-то медленнее, где-то продолжает стоять на остатках фундамента.

Мы подошли к отдельно стоящему корпусу, вошли внутрь, и это оказалась столовая.

— Серьезно? — спросил я. — Мы проделали это путь только для того, чтобы позавтракать?

— Позавтракать я бы не отказался, — сообщил мне Петруха. — Но это, может быть, на обратной дороге, если аппетит сохранится.

Он провел меня мимо буфета, открыл довольно неприметную дверь в стене и указал на лестничный пролет, ведущий вниз.

— Это самый короткий путь.

— Куда?

— На режимный объект внутри режимного объекта, — сказал он. — Это проход на закрытые от обычных работников завода территории, в самую охраняемую их часть. Проход сделан для того, чтобы секретные сотрудники прямо в столовую не выходя наверх попадали.

— А чего бы им тогда отдельную секретную столовую не построили? — спросил я.

— Полагаю, это был бы уже перебор и сложности с логистикой, — сказал Петруха.

Спустившись на четыре пролета, мы оказались в коридоре, настолько широком, что по нему можно было бы проехать на машине. Может быть, именно для таких целей его столь широким и сделали, наверняка где-то есть и другой вход, с пандусом и воротами.

Здесь было светло от развешанных на потолке ламп, сухо, чисто и никакого запаха затхлости, обычно свойственного такого рода местам.

Метров через двести коридор поворачивал, и сразу за поворотом обнаружился пункт охраны, на котором сидел очередной пенсионер. На этот раз у нас проверили документы, сверили их со списком, внесли наши фамилии в толстый и довольно потрепанных гроссбух, и только после этого позволили пройти дальше.

Но это была только видимость охраны, как говорится, защита от честных людей. Если бы мы были диверсантами или еще какими злоумышленниками, этот дедок от нас бы не отбился.

Еще метров через сто начались двери. Не какая-нибудь несерьезная фанера или дерево, а солидные металлические двери, лишенные пояснительных табличек и снабженные только номерами. Видимо, те, кто допущен, и так знают, куда они попали и что им тут нужно.

Правда, большинство из этих дверей были закрыты на замок и было видно, что ими уже давно не пользовались.

Петруха остановился у очередной такой двери, взялся за ручку и посмотрел на меня.

— Помни, Чапай, холоден и рассудителен, — сказал он.

Да что там такое, если он так о моем рассудке беспокоится? Действующий прототип машины времени, что ли?

Он открыл дверь, и мы вошли.

Лаборатория и лаборатория, люди в белых халатах, накинутых поверх уличной одежды, люди в серых комбинезонах, куча непонятного оборудования вдоль стен и на огромных рабочих столах. Несколько компьютеров, куча толстенных кабелей, при одном взгляде на которые становится понятно, что энергии эта лаборатория жрет целую прорву. Не останавливаясь на пороге, Петруха прошел вдоль одной из стен и сунулся в отдельный кабинет, табличка на котором тоже отсутствовала.

Войдя за ним, я наконец-то узрел искомого эксперта по вопросам пространственно-временного континуума. Им оказался довольно бодрый сухонький старичок лет семидесяти с гаком, в видавшем виды сером костюме с весьма старомодным галстуком, и тремя седыми волосинками, красующимися посреди плеши.

— Профессор Колокольцев, — представил его Петруха. — Светило науки, коему нет равных на всем постсоветском пространстве. А это — Чапай. Я вам о нем уже рассказывал.

— Приятно познакомиться, — профессор подскочил ко мне, схватил мою руку и несколько раз энергично ее встряхнул. — Значит, из-за вас весь это сыр-бор?

— Ну, видимо, так, — сказал я. — Только я не представляю, чем моя персона так важна.

— Да вы присаживайтесь, — сказал профессор, указывая на вполне обычные для тех времен стулья. Да и сам кабинет у него был вполне обычным для тех времен. Рабочий стол, несколько шкафов, картотека, на столе — компьютер, который еще не способен эти шкафы и картотеку заменить. — Чаю будете? Или кофе? К сожалению, к чаю ничего нет, но…

— Нам ничего и не надо, — сказал Петруха. — Мы на обратном пути в буфет заскочим, если что.

— Значит, сразу к делам?

— Да, — сказал Петруха. — Хотелось бы. Время дорого, вам ли не знать?

— Когда бог создал время, он создал его достаточно, — сказал профессор Колокольцев. — Итак, излагайте, в чем ваша проблема.

— Это, скорее, наша общая проблема, — сказал Петруха и посмотрел на меня. — Чапай, излагай.

— Э… — сказал я, не зная, какой частью своей истории следует делиться именно сейчас.

— Рассказывай все, как мне вчера рассказал, — посоветовал Петруха. — А если что-нибудь будет неясно, проф тебе уточняющие вопросы задаст. Так, проф?

— Конечно, Петр, — сказал Колокольцев. — Рассказывайте, уважаемый Чапай.

— Угу, — сказал я.

И выдал ему всю историю моего второго пришествия, начиная с хроношторма и заканчивая новостями о грядущей ядерной войне. Последние, кстати, профессора Колокольцева не сильно впечатлили, видимо, он понимал, что при любом раскладе не доживет.

А может быть, он настолько поглощен наукой, что подробности хроношторма для него интереснее, чем известие о потенциальной гибели большей части человечества. Ученые, они такие.

— Любопытно, — сказал он после того, как я закончил. — Значит, вы утверждаете, что этот хроношторм уничтожит все временные линии после две тысячи сорокового года, плюс-минус несколько лет?

—