– Тогда через час, у клуба! – предложил Буркин.

– Не, час мы Федю не удержим, давайте через полчаса!

– Добро! – завершил переговоры Михаил Николаевич, и все двинулись в обратный путь.

– Черт, – сказал Пол встревоженно. – Вечно у меня проблемы с местным населением. В Лагосе, когда писали «Band On The Run»*, нас вообще чуть не зарезали. Слушайте, – он волновался все сильнее, – полчаса – большой срок, а Линда – молодая красивая и беззащитная женщина – находится сейчас в толпе диких пьяных мужчин… [* Группа в бегах (англ).]

– Вот на этот счет не беспокойтесь, мистер Маккартни, – заверил его Буркин. – Никто ее и пальцем не тронет. Буе-ракцы, хоть и гниды, но мужики порядочные. У нас тут с этим строго.

Пол поджал губы, но промолчал.

– Я как-то гастроли себе по-другому представлял, – сказал Ринго, плетясь позади.

– Да, Брайни, тебе не кажется, что нам пора поговорить? – сердито спросил Джон.

Они добрались да птичьего двора. Гусак вернулся из вражеского стана и отдыхал в кругу приближенных. Вепрев тяжело вздохнул:

– Еще как кажется. Сейчас Линду вызволим и поговорим… Хотя сказать-то, ребята, мне нечего. Вы все-таки стали жертвами кремлевских интриг. До последнего момента я надеялся, что до этого не дойдет. Ситуация патовая: одни постановили на гастроли вас не пускать, а другие не хотят признать свое поражение и отправить вас домой. Вот и нашли компромисс: отослать вас к черту на рога и делать вид, что это гастроли.

– То есть я не понял, – остановился Джон. – Этот клуб и есть тот зал, где мы должны выступать?! – Его голос сорвался на крик. – Этот сарай?! И это после того, как ты пообещал, что у нас будет лучшая в мире аппаратура и полные стадионы?!

У него запотели очки, от ярости он потерял дар речи и шагнул к Вепреву, сжимая кулаки. Пол знал, что в этом состоянии Джон способен затеять настоящую драку, потому приобнял его и не отпускал. А Вепрев тем временем говорил:

– Джон, я уже ангажирован сегодня на мордобой, давай не будем начинать его между нами. Хотя я это и заслужил, признаю. Я должен был вам рассказать обо всем еще в Москве, а не тащить в эту Тмутаракань. Но я… – У Вепрева скривилось лицо. – Я до последней минуты надеялся, что эти мерзавцы образумятся и вернут нас обратно. Простите меня, братцы. Вам уезжать, а мне здесь оставаться и жить. – Он помолчал и с усилием добавил: – И я, к сожалению, не одинок. Руки у меня связаны.

Впервые «битлы» увидели Вепрева таким. Не уверенным в себе, ироничным, все повидавшим и всегда правым столичным повесой, а растерянным, уязвимым и зависимым человеком. И они простили его. Джон расслабился, скинул с себя руки Пола и молча похлопал Бронислава по плечу. Остальные кивнули.

– У меня еще косяк остался, – сказал Пол. – Давайте его раскурим. Как трубку мира.

Но они не успели этого сделать, так как увидели, что с косогора по тропинке спускается процессия, над которой маячит что-то красное – то ли флаг, то ли вымпел.

– Они что, со знаменем, как в атаку, что ли, идут? – встревоженно спросил звукооператор Артур.

– Не, это рожа Федина, – пояснил Буркин. – Он, как выпьет, всегда такой.

Вдруг от отряда отделилась женская фигурка и побежала к «битлам». Пол кинулся к ней, встретил на середине пути, обнял, потом поднял и несколько шагов пронес на руках.

Когда они подошли к остальным, на Линду обрушился град вопросов: не распускали ли руки ее похитители, каковы были условия содержания в неволе… Линда посмеивалась. Она обернулась, посмотрела на мужиков-буераковцев, и на ее лице появилось смешанное выражение жалости и симпатии. Она повернулась к друзьям и сказала им:

– Это дети. Сущие дети.

Стали подтягиваться жители обеих сторон. Буераковцы подошли к буркинцам, все пожали друг другу руки. Пошел обмен папиросами и махрой. Война войной, а трудились все в одном колхозе, ремонтировали одни трактора, пахали одно поле и доили одних коров.

В образовавшийся круг вышел Федя. Если бы не красное, как после бани, лицо, он бы вполне отвечал былинным стандартам. На могучих плечах без шеи восседала маленькая вихрастая голова, снабженная стандартным набором из носа-картошки, пухлых губ, голубых глаз и веснушек. Необъятная грудь водоизмещением в несколько ведер, громадные ручищи-кувалды. Вся эта могучая конструкция стояла на коротких ногах в серых обрезанных валенках.

– Ну, хто тут против Феди? – спросил он, обводя толпу свирепым взглядом.

В круг, разминая кисти рук, вышел Бронислав. Федя присел, немного согнув колени, и насмешливо поднес ко лбу ладонь козырьком, как будто разглядывал букашку.

– Вот этот, что ли?

Он гулко засмеялся, затем поплевал поочередно в каждый кулак, положил левую руку на грудь, правую поднял над головой и с ревом бросился на Вепрева, намереваясь вбить его по пояс в мать сыру-землю. Но Бронислав ртутью перелился из того места, куда должна была обрушиться кувалда, и ткнул Фе-' дю двумя сложенными пальцами куда-то в подвздошие.

Федя икнул, остановился и стал смотреть вдаль. Затем он удивленно глянул на Бронислава и рухнул, как дом при сносе. Почва явственно задрожала. Вся схватка заняла ровно пятнадцать секунд. Толпа зашумела. Буераковские ввосьмером оттащили своего бойца и усадили на бревно.

В круг вышел Михаил Николаевич. Все замолчали. Видимо, его уважали обе стороны.

– Народ! – крикнул он. – Предлагаю временное перемирие! Вот к нам музыканты знаменитые приехали в гости ажио из Англии, а вы у них жен воруете. Нехорошо! Как они про нас подумают? Что русский народ только драться может да баб воровать? Про хлеб-соль забыли? Это ж стыд и позор, товарищи! Народ виновато загудел. Из толпы буераковцев и буркинцев донеслись реплики:

– Так мы чё, мы ж не знали. Примем, как полагается.

– Нюрка, тащи капусту и чего у нас там еще.

– Пацаны, так это же битлаки, бля буду, у меня пленка есть, а на коробке – фотография!

– Врешь!

– Ей-богу! Вон они стоят. Они и есть, сам позырь. Все завалились во «дворец», и, как по волшебству, через несколько минут там уже стоял стол, ломившийся от простой крестьянской еды и мутных бутылей. Джону все это очень не нравилось.

– Парни, сегодня не пить, – строго обвел он взглядом остальных. – Может, нас еще все-таки заберут из этой первобытной дыры и придется где-то играть.

– Сомневаюсь, – подал голос Джордж. – Чувствую, мы застряли здесь надолго.