победа над Гитлером послужит Сталину оправданием крови, которой он залил Россию, есть уже договоренность с союзниками о возвращении на родину всех оказавшихся на западе соотечественников, в руки НКВД попадут и те, кто осел в эмиграции, у кого уже внуки на чужой земле… «А с Венгрией что будет?» – неожиданно спросил Антон, приведя меня в замешательство. На кой черт ему эта Венгрия, подумал я, нашел о ком заботиться… и рассмеялся, понял, откуда у Рымника интерес к этой стране, ведь он циркач, а все циркачи, что удивительно, связаны братством. Какая-нибудь шайка-лейка с мартышками и медведем ни одной весточки не имеет от такой же шайки, эти кочующие из города в город труппы не переписываются, ни в какой объединяющей их корпорации не состоят, а, поди ж ты, все друг о друге знают, прекрасно осведомлены, что под звучным псевдонимом «сестры Шанелли» выступают Глаша и Дуня, одна Иванова, другая Сердюк, и так далее. Венгрия же – самая циркаческая страна Европы, здесь раздолье цыганам, с ними уживаются многочисленные бродячие артисты всех жанров, так что внимание Антона Рымника к этой стране было вполне оправданно, и я нашел ему материалы по Венгрии, Клаус передал мне досье на Хорти, на Салаши, на Ракоци, Роберт представил полную сводку боев, которые шли в Венгрии, русские уже приближались к Будапешту, с цыганами немцы покончили, с евреями медлили, разными способами еврейские караваны проскакивали мимо лагерей уничтожения и уходили к нейтралам. На этом казусе интерес к Венгрии у Антона пропал, весь еврейский вопрос казался ему несущественным, о нациях он судил с точки зрения мужчины, которого одаряли любовью и еврейки, и венгерки, и немки, и голландки, и прочие представительницы разных племен, но разбор ситуации в Венгрии пробудил у него желание заглянуть вперед, в будущую Европу. На карте ее он, сверяясь с разведданными Клауса, провел демаркационную линию, справа – тот, кого он ухайдакает на Арбате, слева – войска союзников, вдоль всей линии расставлены были вопросительные знаки, поскольку Сталин еще не договорился с Рузвельтом и Черчиллем о разделе Германии, кое-какие территориальные споры его карандаш решил с небычайной легкостью. Эльзас он бесповоротно отдал Франции и присудил ей громадную контрибуцию, воспротивился он проникновению Англии на Балканы, там же, объяснял Антон, славянское большинство, пусть уж оно достанется русским, крови они пролили больше, чем Англия и Америка вместе, да и в Греции англичанам делать нечего, греки – православные, сами оттеснят немцев, сами устроят свою судьбу, чем скорее, тем лучше, а то русские танки уже в Болгарии…

Такие вот разговоры текли над картой Европы, ни я, ни шефы мои не препятствовали этому переделу континента. Роберт откровенно радовался забавам Антона, они отвлекали агента от мыслей о будущем, время позволяло заниматься детскими, как они полагали, играми, потому что операция переносилась на конец второй декады января. У московского старика приболела внучка, он бегал по городу в поисках детского питания повышенной калорийности, эти хозяйственные заботы несколько раздражали шефов, зато новая партия патронов хорошо прошивала листовую сталь, обнаружился, правда, неприятный дефект – после пятидесяти выстрелов ствол пистолета изнашивался и терял свойства, удалось достать второй экземпляр; десять пробных выстрелов из него Антон произведет накануне переброски за линию фронта, одиннадцатый и двенадцатый придутся на Арбат, смерть неотвратимо приближалась к Иосифу, я же осторожно повел с Робертом разговоры о том, что не надо бы потворствовать Рымнику, не приведут к добру его шалости с послевоенной Европой, и Роберт, соглашаясь со мной, настоял все же на продолжении, употребил поговорку, которая в переводе на русский означала: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало; нервная система агента, прибавил Роберт, дороже, пусть расслабляется каким угодно способом, раз нет возможности подсовывать ему баб, что обычно делают. Клаус тоже отмахнулся, привел те же доводы, не разорался, когда Антон стал решать польскую проблему, ему близкую, он частенько бывал в Варшаве у Бах-Залевского, последняя командировка пришлась на восстание, где интересы Германии и СССР сошлись; Гитлеру плевать было и на лондонское правительство, и на люблинское, восстание задохнулось, к полному удовлетворению обеих сторон, и даже третья сторона, поляки, испытывали облегчение, у русских они клянчили продовольствие и боеприпасы, отнюдь не желая, чтобы те становились героями и спасателями Варшавы, ситуация, короче, настолько ясная, что выжать из нее еще что-нибудь практически невозможно; но Рымник вдруг воспылал ненавистью к Миколайчику и заявил, что немцы неправильно вели себя, контактируя с Армией Крайовой, да с украинскими националистами они зря якшались, ведь будущему правительству СССР, тому, которое придет на смену сталинскому, выпадут серьезнейшие испытания, у него возникнут обострения с Украиной, которая люто ненавидит Москву, и с Польшей, та начнет раздираться склоками, коммунисты прибегнут к обычным методам, стон пройдет по Речи Посполитой, кровь польется рекой, пошире Вислы будет она, поэтому стабильное государство на западе СССР обязано существовать, и не только Клаусу и Роберту надо это зарубить на носу, но и всем немцам будущих оккупационных зон, – это вот пришлось выслушать моим шефам и проглотить, а далее Антон пристыдил их, ведь надоест же им прятаться в гамбургских подворотнях, надо же им продолжать дело своих отцов, вновь создавать германское государство, и от того, что будет происходить в СССР после устранения Сталина, зависит их личная судьба!.. А как же, а как же, дурашливо поддакивали те, еще не понимая, в какую западню их тащат, они в СССР не жили, не знали, что там ликующими толпами идут на виселицы, они не были, Клаус и Роберт, зачумленными, и что вообще они знали о России, одни разведсводки да туманные, путаные и глупые представления о русской душе, вычитанные из Достоевского и подкрепленные жутью тех побитых войною славян, что готовились к заброске в тыл. Клаус и Роберт всерьез полагали: русские – законопослушные или обуянные религиозным смирением существа, из-за скученности и повальной спячки мечта русского – вырваться из национального обычая, сыграть несвойственную обывателю роль, пофиглярничать, поскандалить, наврать с три короба, в тягучей российской жизни такая смена ролей достигается пьянством, но когда пьют тотально, все сто пятьдесят миллионов, то единицы, либо непьющие, либо евреи, берут на себя роль вождей, героев, зовут к мировой революции, сжигают барские усадьбы, убивают сирот и вдовиц, грабят дочиста губернии, грех лицедейства в самом тумане Санкт-Петербурга, в убожестве русской провинции, и все литературные личности – сплошь фигляры, русскому человеку надо обязательно вырваться из косности бытия, чтоб проявить себя, и он, напроявлявшись, рвет на себе рубаху и