смотаюсь во время «окна», а к Журкиным после уроков, как раз успею перед очередной встречей с Ильей Ильичом. Так что придется сегодня помотаться. И это не считая того, что сегодня еще тренировка по самбо, сам же перенес ее на сегодня. Ну да ладно! Успею. А дома меня снова встретит Наташа, накормит и приголубит.

В «окно» я и покатил в «Литейщик». Сразу поднялся в приемную к Ниночке, и она вызвала Громову. Мы пересеклись с ней в небольшом закутке у окна. Видимо, это была нелегальная курилка. Потому что рядом с диванчиком стояла кадка с фикусом, вся забитая окурками. Валерия Михайловна оказалась коротко стриженной, миловидной женщиной, лет тридцати. Она тоже закурила и даже предложила мне, но я отказался. Деликатно выдыхая дым в сторонку, тренерша меня выслушала.

— Мне надо посмотреть ваших ребят, — не отнекиваясь и не набивая себе цену, произнесла она. — Если я увижу, что есть с чем работать, то, пожалуйста…

— Что значит — есть с чем работать? — уточнил я.

Громова усмехнулась.

— Вы же сами спортсмен и понимаете разницу между физкультурой и спортом, — сказала она. — Ваша задача — забота об общем физическом развитии ребят, наша — поиск талантов, от которых можно ждать конкретные спортивные результаты.

— Алло, мы ищем таланты… — проворчал я.

— Что вы сказали?..

— Я говорю, что мне нужна команда, способная выступить на городской спартакиаде, а найдете вы среди наших ребят таланты или нет — дело десятое.

— Простите, но это дилетантское рассуждение, — произнесла Валерия Михайловна.

— Вам виднее, — кивнул я. — Так мы договорились?

— Ну, я ведь же сказала.

— Тогда обменяемся телефонными номерами, — предложил я. — У нас скоро будут внутришкольные соревнования, приходите! Я заранее вам позвоню, чтобы предупредить о времени проведения.

Выдрав странички из записных книжек, мы обменялись номерами. Не особо понравилась мне эта тренерша. Точнее ее подход. Мы же не к олимпиаде готовимся, а к школьным соревнованиям. Ну да черт с ней! Пусть придет, посмотрит.

Вернулся в школу. По окончанию уроков, посадил в машину Журкина и поехал с ним к нему домой. Веня никаких особенных эмоций по этому поводу не испытывал. Да он вообще был не слишком эмоциональным ребенком. Замкнутый, вечно погруженный в себя. Учителям редко удавалось до него достучаться, хотя тупым его назвать никак нельзя.

Жил он там, где наш Приречный район смыкался с Центральным. Иными словами — во вполне фешенебельной части города. Когда мы вышли из машины, то мне сразу стало понятно, что родители Журкина принадлежат, если не к элите, то, по крайней мере, к зажиточной прослойке горожан. Двор оказался закрытым, как и мой, сторож отказался пропускать неизвестный ему автомобиль. Я спорить не стал. Все равно, скоро поеду к гостинице «Металлург».

Веня провел меня к подъезду, и мы поднялись с ним на третий этаж. Дверь нам открыла элегантная дама в шелковом китайском халате — золотом с разноцветными драконами — и сигаретой, воткнутой в длинный мундштук. Стуча каблуками босоножек, она проводила меня в гостиную. Здесь была роскошная мягкая мебель, настенные бра, тяжелые шторы, импортный телевизор. Признаться, в Литейске я такого еще не видел, даже в доме «автомобильного бога».

— Журкина! — представилась женщина и протянула руку — не для пожатия.

— Данилов! — ответил я, но целовать тыльную сторону ее ладони не стал, пожал слегка.

— Вы что-то хотели мне сообщить, товарищ Данилов? — спросила она, усаживаясь в кресло и кивком предлагая мне сесть напротив.

Полы халата при этом распахнулись, обнажив гладкие колени. Журкина выложила ногу на ногу, многозначительно выпустила в мою сторону голубую струйку дыма. Да она меня клеит? Я невольно оглянулся на входную дверь, не видит ли этого Венька? Заметив мое движение, Журкина накинула на голое колено полу халата. Так-то лучше. Может, пацан знает, что за его мамашей такое водится, потому и замыкается в себе? Не удивительно!

— Я лишь хотел посмотреть в каких условиях живет мой ученик, — ответил я.

— Как видите, у нас прекрасные условия, — откликнулась собеседница. — Хотите посмотреть другие комнаты?..

В ее словах мне послышался скрытый намек.

— Нет, спасибо! — сказал я. — Я и так все, что нужно, вижу. Если позволите, я задам пару вопросов.

— Выпьете? — спросила она.

— Капельку.

Она встала, прошла к встроенному в стенку бару, достала бутылку с импортной этикеткой, взяла из серванта напротив пару стаканов, перенесла все это на хрустальный столик, плеснула чуть выше донышка и протянула один из стаканов мне. Себе Журкина набуровила почти с горкой и сразу отхлебнула. Потом вернулась в свое кресло, сказала:

— Спрашивайте!

Я чуть пригубил напиток. По вкусу — это был шерри.

— Вы знаете в каком классе учится ваш сын?

— Ну конечно! — кивнула она. — В восьмом…

— Нет, я имею в виду — другое…

— Что именно? — насторожилась Журкина.

— Что класс этот у нас в школе называется «экспериментальным».

— А-а, ну-у… да…

— А знаете, почему он так называется?

— Ну-у, наверное, в нем собраны самые талантливые учащиеся…

— Нет, вы не угадали, товарищ Журкина, в нем собраны — во-первых, одни мальчики, а во-вторых, самые отпетые двоечники и хулиганы.

Она едва не поперхнулась своим шерри.

— Да что вы такое говорите!.. Наш Веня попал в класс к отпетым хулиганам и двоечникам⁈

— Это факт.

— Это безобразие! Вернется муж из командировки, я его немедленно направлю к вашему директору!

— А зачем?

— То есть, как это — зачем⁈ Необходимо исправить это безобразие!

— Может лучше задуматься о причинах?

— О причинах безобразного поведения вашего руководства?

— О причинах того, почему ребенок из благополучной семьи оказался в «экспериментальном» классе.

С этими словами я поднялся, поставил пустой стакан на столик, рядом с бутылкой. Журкина растерянно на меня посмотрела, но тоже поднялась и, как была, со стаканом в руке, пошла провожать. Я попрощался с нею и вышел на лестничную площадку. Уж лучше иметь дело с пьяницами, чем вот с такими дамочками, которые корчат из себя светских львиц, а на самом деле думают только о том, как затащить в койку первого встречного. Они сами себе кажутся неотразимыми совратительницами, но больше похожи на паучих.

Лучше бы думала о сыне, но, похоже, ей глубоко по барабану его судьба. Ее возмутила всего