уголовник. Добро пожаловать домой, говнюк. А пока я буду держаться боковых улочек.

Я пересекаю Голливудский бульвар и заезжаю на мотоцикле в переулок рядом с «Максимум Овердрайв», видеомагазином, где жили мы с Касабяном. Касабян раньше был покойником. Я знаю это, потому что отрезал ему голову. Это место, где я живу с тех пор, как в первый раз вернулся из Ада, что делает его ближе всего к понятию моего дома за последние одиннадцать лет.

Когда я сворачиваю в переулок, мимо, держась за руки, проходят мужчина и женщина. У них такой вид, будто они были на пикнике у костра в угольной шахте. Их руки и лица — каждый открытый участок кожи — вымазаны зернистой грязью, но одежда чистая и выглаженная. Я никогда в жизни не видел двух более грязных чистых людей. Они замечают, что я смотрю на них, и переходят на другую сторону улицы.

Переулок у «Макс Овердрайв» представляет собой сугроб хлама. Мусорный контейнер переполнен пластиковыми мусорными мешками и коробками из-под продуктов. Тут столько разбитых бутылок, что место похоже на соляную равнину. Не думаю, что мусор убирали последние несколько недель. Я паркую мотоцикл в тени мусорного контейнера.

В прежние времена я бы воспользовался Ключом от Комнаты Тринадцати Дверей, чтобы войти в магазин, но он у святоши Джеймса. Я снимаю сумку с мотоцикла, достаю чёрный клинок и вставляю кончик в дверной замок. Один поворот, и он со щелчком открывается.

Внутри помещение воняет краской. Полы и демонстрационные стенды покрыты пластиковыми чехлами, но на них лежит тонкий слой пыли. Никто давно не выполнял никаких работ. Наверху в комнате, которую я раньше делил с Касабяном, горит свет. Я тихо поднимаюсь по лестнице, с ножом наизготовку. Носком ботинка толкаю дверь. Она открывается в неприбранную спальню. В ней деревянный стол, где Касабян раньше хранил пиратские видеозаписи. Теперь там компьютер в окружении мониторов. Я толкаю дверь шире. В комнате что-то находится спиной ко мне. Тяжёлое механическое тело с человеческой головой. Оно берёт в рот пакет из «Пончиковой Вселенной» и на четвереньках направляется к столу, словно собака. Увидев меня, голова открывает рот и роняет пакет. Поднимает лапу и указывает на меня.

— Не говори ни слова.

Когда я видел его в последний раз, Касабян был просто болтливой головой без тела. Теперь он стал чем-то большим, но я не знаю, улучшение ли это.

Я захожу внутрь и бросаю сумку. Мой доспех торчит из-под рубашки. Касабян кивает на него.

— Волшебник дал тебе сердце, Железный Дровосек?

— Смешно. Смотри, чтобы заклёпки не полопались, Старый Брехун[96].

Его лицо как у той парочки с улицы. Вымазано чем-то тёмным и зернистым, похожим на чёрный песок. Он рысью на четвереньках направляется к столу. Голова Касабяна на теле адской гончей — зрелище не из приятных.

Добравшись до рабочего кресла, Касабян отталкивается задними лапами, пока его задница не устраивается прочно на сиденье. Затем он отклоняет остальную часть тела назад, словно поднимающуюся половину разводного моста. За секунду он превращается из заводной игрушки в Пиноккио в лучшие его дни, почти настоящего мальчика. Он поднимает пакет с пончиками когтями и бросает на стол, не предлагая мне ни одного.

— Это лучшее, что смог придумать святоша Джеймс? Лучше, чем ничего, но выглядит не совсем законченным.

Касабян нахмурился на секунду, а затем до него доходит.

— Святоша Джеймс? Ага. Так будет верно. Что касается этого, — он ударяет себя кулаком в грудь, — твоя лучшая половина так и не расплатилась с переделывающим это изготовителем заклинаний, так что тот не закончил работу.

— А почему?

— Этот говнюк исчез.

— Откуда ты знаешь, что это сейчас я, а не он?

— Он выглядит как купающаяся красавица[97], а ты как Лохнесское Чудовище. От вида тебя такого молодого у меня мурашки по коже.

— Ты имеешь в виду, как я выглядел до того, как ты отправил меня в Даунтаун.

— Что-то типа того.

Тыльной стороной металлической руки он отталкивает переполненную «Проклятиями» пепельницу. Суетливые уголовник, словно теперь, когда я вернулся, он думает, что я собираюсь обокрасть его. Я наклоняюсь поближе рассмотреть его тело.

— Ну, и каковы ощущения?

Он сгибает руки и ноги. Встаёт и начинает собирать пивные бутылки, коробки из-под пиццы и контейнеры с засохшей едой, которые покрывают все плоские поверхности.

— Помнишь ту аркадную игру, где ты перемещаешь клешню, чтобы вытащить дерьмового плюшевого мишку из корзины? Я вроде той клешни.

Он сгибает пальцы и берёт контейнер с китайской едой. Его руки — это лапы гончей, переделанные и растянутые в похожие на когти руки.

— Я знаю, что уродлив, как паук на ребёнке, но приятно снова иметь руки.

— Не парься. Теперь мы оба в клубе калек.

Я снимаю перчатку и закатываю левый рукав.

Касабян с отвращением качает головой.

— Это Кисси?

— Ага. Глупая шутка Йозефа.

Он качает головой и возвращается к сбору мусора.

— Я получаю обглоданные кости Рин Тин Тина[98], а ты выглядишь как Робокоп. История моей жизни.

Я протягиваю руку и беру со стола пакет из «Пончиковой Вселенной». Касабян бросает на меня быстрый взгляд, но ничего не говорит. Я достаю яблочный оладий и откусываю. Ебать-колотить. Человеческая еда. Эта вчерашняя засохшая жирная бомба — лучшее, что я когда-либо пробовал.

— Как ты потерял руку?

— В драке.

— Было больно?

— Очень больно. Тебе от этого легче?

Он крутит головой из стороны в сторону, словно думает.

— Немного. Недостаточно. Ты можешь выйти наружу и притвориться человеком. А я? Я по-прежнему застрял в этой комнате.

— Почему? У тебя есть руки и ноги. Раздобудь себе какую-нибудь одежду и перчатки, и будешь танцевать под дождём.

Он подбирает обёртку от бургера, нюхает её и бросает к остальному мусору.

— Если бы. Тело работает нормально, пока вожусь здесь, но я не могу пройти сильно дальше, чем до угла за пивом. Ноги перестают держать. Как я сказал, тот парень так и не закончил работу.

— Возьми немного денег Тёмных Вечных и сам расплатись с заклинателем.

После того, как я ликвидировал всех зомби в Лос-Анджелесе, одна из местных вампирских когорт, Тёмные Вечные, передала мне полный наличных чемодан в качестве награды за спасение города, т. е., их запаса снеков.

— Их забрал святоша Джеймс. Все отдал.

— Что?

— Прямо перед тем, как исчезнуть. Толкнул праведную речь на тему того, что это грязные деньги Таящихся. Подобную чушь собачью.

Я откусываю пончик, разговаривая с наполовину набитым ртом.

— Не могу передать тебе, сколькими способами собираюсь убить этого мудака.