— Мастер Литвинов, — после недолгого молчания произнес он. — Вы же должны понимать, что выглядит это заявление… неубедительно. Зачем княжне сбегать из собственного дома? Где она благополучно жила в любви и заботе?

Литвинов замялся, словно хотел было что-то сказать. Но бросил на меня короткий взгляд и вновь произнес:

— Это мне неизвестно.

— Может быть, все-таки скажете правду? — вкрадчиво уточнил Филипп Петрович.

— Я не лгу, — ответил Литвинов. — И не могу знать всех мотивов Софьи Николаевны.

— Допустим, — медленно протянул Филипп Петрович, и добавил. — Допустим, на сделку вы идти не хотите. Что же, тем хуже для вас. Потому что труп Софьи Николаевны уже нашли и опознали.

— Предположительно, — вставил я.

На это начальник охранки ожег меня злым взглядом и продолжил:

— И согласно заключению экспертизы, ее убили способностью школы льда. А у вас какая сила, если не секрет, мастер Литвинов?

Он взглянул в лежавшую перед ним на столе папку. Вытащил из нее лист и медленно протянул:

— Владеет силой синего цвета. Со склонностью ко льду.

Он отложил бумагу и холодно взглянул на Литвинова:

— Выходит, вы криомастер. Как и убийца.

— Как и сотни других одаренных в столице и ее окрестностях., — вмешался в беседу я.

— Считаете, что могут быть такие совпадения? — спросил Филипп и криво усмехнулся. — Верите в подобные сказки?

Я не повелся на провокацию. И решил оперировать фактами.

— В экспертизе по мертвой девочке указано, что рана нанесена усиленной способностью. Ткани сильно обморожены. Как же тогда из раны вытекло столько крови?

Филипп Петрович недовольно поджал губы. Я же спокойно продолжил:

— Я успел побывать на месте, где нашли убитую. И если мой подзащитный после нахождения в остроге, вдруг решит дать признательные показания, я под протокол начну задавать вопросы. На которые мой подзащитный может не ответить.

Филипп Петрович вздохнул. И я заметил, как у отца дернулось веко. Этот признак я прекрасно знал. Мужчина гневался.

— К тому же я не нашел на месте произошедшего и на месте найденного тела эманаций смерти. И могу свидетельствовать об этом…

— Фёдор, уведи подозреваемого, — крикнул Чехов.

Илья удивленно воззрился на меня, а потом в его глазах мелькнула надежда.

В кабинет вошли двое конвоиров, и Литвинов встал с кресла.

— Я хотел бы несколько минут поговорить с задержанным, — произнёс я, но Филипп Петрович только жестко усмехнулся:

— Отделение жандармерии не переговорная комната, Павел Филиппович. Если хотите пообщаться с задержанным — для этого есть установленная законом форма. Пишете заявление, регистрируете его в остроге, вам назначают день, и если в этот день на задержанном не будет нарушений — вы спокойно сможете поговорить.

Я кивнул. В принципе, я ожидал такого ответа. Затем посмотрел на Илью и со значением попросил:

— Постарайтесь вести себя хорошо. Мне говорили, что вы ответственный человек. И не беспокойтесь о домашних…

— Достаточно, — оборвал меня отец.

Но мне хватило того, что подзащитный услышал мои слова. Парень просиял и коротко мне кивнул.

Конвоиры надели на Литвинова наручники и вывели из кабинета. Я же спокойно обратился к сидевшему за столом Филиппу Петровичу:

— Я уверен, что вы желали поговорить с задержанным без присутствия адвоката. Поэтому привезли его в участок, чтобы не регистрироваться в остроге как посетитель. Потому повестка на допрос скорее все даже не была направлена в мой кабинет. Еще вы хотели показать жандарму Дмитрию Иванову, как правильно надо работать с задержанными. Я угадал?

Хотел было добавить, что отец уже наверняка договорился с Потемкиным и теперь очень хочет оказать ему услугу. Либо как можно быстрее осудить Илью, закрыть дело, либо избавить от прикрытия в остроге, о котором он, скорее всего, знал. Но вслух я этого говорить не стал.

Филипп Петрович равнодушно пожал плечами:

— Может быть. Так было бы лучше для всех. В том числе для вашего подзащитного, — холодно ответил он. — И для вас, Павел Филиппович.

— Лучше, — я покатал слово на языке и недобро усмехнулся. — Вы уверены, что знаете для кого и что будет лучше, так?

— Вы все еще обижаетесь, что я открыл вам тайну о том, что мир не состоит из чудес и добрых фей? — процедил мужчина с неприязнью.

Мне было что ему сказать. Много чего. Позади отца вытянулся призрак, которого Иванов упорно игнорировал. Тень осторожно обошла начальника охранки, словно даже мертвым опасалась Чехова, а потом просочилась сквозь пол.

— Так же лучше, как для Петра Попова? — будто между прочим заметил я.

Филипп Петрович удивленно взглянул на меня:

— О ком речь? Я должен знать этого человека?

— Это бывший муж актрисы Катерины Поповой.

— Я и о ней должен помнить?

— У вас долгая карьера, Филипп Петрович, — кивнул я. — И вы не помните, что посадили человека за убийство жены. Хотя он ее не губил.

— Такое случается, — ответил Чехов, и в голосе отца я услышал нотки отвращения. — Тем более, вряд ли этот человек отсидел на каторге ни за что. Безвинных я не сажаю. Скорее всего, причины посадить его были. И много. А что до его бабы — так не убил только потому, что не успел.

— Возможно, — согласился я. — Но вы не смогли это доказать. А теперь я советую вам начать дело по реабилитации Петра Попова.

Филипп Петрович застыл, удивленно глядя на меня. А затем уточнил:

— Я наверно ослышался. Вы же не имеете в виду…

— Катерину Попову убил Добронравов, — спокойно ответил я. — Тело актрисы нашли на болотах. А в доме душегуба нашли свадебное платье с разрезом от ножа и следами крови Катерины.

Любой посторонний не заметил бы как на лице князя мелькнула тень, как дернулась его бровь, как слегка дрогнул подбородок.

Мне стало понятно, что мужчина знал обо всем, что я говорю. Ни нас секунду я не поверил, что он не следил за моими делами и громким расследованием, о котором гремел Петроград.

— Вы допустили ошибку, за которую вам придется извиниться перед Петром. Вы с детства учили меня, что нужно уметь признавать ошибки и отвечать за них. По всей строгости и жесткости. Пора показать все это на собственном примере. Доказать, что это были непустые слова, князь. Покажите мне и всем, кто идет за вами, как надо поступать по совести.

На лице Филиппа Петровича проступили красные пятна. А я неспешно встал с кресла, поправил полы пиджака и спокойно продолжил:

— И лучше вам самому признать следственную ошибку, Филипп Петрович. Иначе мне придется взяться доказывать безвинность Петра Попова. И если в первом случае общество наверняка всего простит вам ошибку. Повинную голову меч не сечет. Но во втором может выйти некрасивая история.

В глазах Филиппа Петровича блеснул гнев. Но мужчина взял себя в руки, и на его лице исчезли признаки сильных эмоций. Взгляд отца