Шрифт:
Закладка:
И. усадил профессора в удобное кресло. Незаметное ударение, сделанное И. на слове «извне», заставило профессора Зальцмана насторожиться.
– Если извне не будут мне мешать, то уж изнутри, наверное, ничто не нарушит моей устойчивости и трудоспособности в науке, – произнес он неожиданно для меня быстро, точно торопясь и волнуясь.
– Как знать, – улыбаясь сказал И., пристально глядя в лицо ученому.
– Я надеюсь, – снова торопясь сказал тот, – что вы не намерены показывать мне феноменов гипнотизма, как это сделал по дороге ночью брат Франциск? Что мог себе позволить невежественный монах, обладающий магнетической силой, до того не может дойти ученый. Я хотел бы сразу же начать наше научное собеседование.
– Сейчас вам, прежде всего, необходимо позавтракать и подкрепить свои силы. Если после завтрака вы пожелаете немедленно отправиться в библиотеку, мы пойдем с вами туда сейчас же. Но я советовал бы вам подождать до вечера. Наше солнце существенного вреда вам не причинит, но может утомить вас так, что желанная беседа со мной отодвинется на несколько дней, – ласково говорил И., приглашая ученого в столовую.
– О, нет, я гораздо крепче, чем вы предполагаете, доктор И., – перебил его Зальцман, следуя за нами в столовую. – Но вот разрешите мою загадку: когда вы успели получить докторскую степень и где? Вы так юны, что можете позировать для статуи греческого бога, и у нас на Западе вы, конечно, ее получить не могли. У нас детям ученых степеней не дают, а скинуть с вас лет шесть – семь, и вы будете ровесником сему полуребенку, хотя он сложением и Геркулес, – прибавил он, смеясь и указывая на меня.
– Тем не менее степень я получил именно у вас в Германии одну, в Риме – вторую и в Лондоне – третью, – улыбаясь, ответил И.
– Поразительно, – скорее фыркнул, чем сказал профессор.
– Я, хотя и не так прекрасно читаю мысли людей, как мой брат Франциск, тем не менее вижу ясно, как в вашем мозгу мелькает слово «шарлатанство». Потерпите немного, вскоре вам предстанут факты моей неоспоримой учености, – весело смеялся И.
Зальцман остановился, пресмешно уставившись глазами на И. и даже раскрыв от удивления рот. Но И. не дал ему времени оставаться в столбняке, взял его под руку и, представляя подошедшему к нам Кастанде, сказал:
– Вот, позвольте вас представить. Это наместник нашего хозяина в Общине, брат Кастанда. Все, что вам будет нужно, чем вы будете недовольны, со всем обращайтесь к нему, все в руках всемогущего Кастанды. Он только по виду суров, на деле же это любезнейший и самый обворожительный хозяин.
– Я буду счастлив служить вам, как и каждый из нас, дорогой профессор, – ответил Кастанда, пожимая руку гостя. – Садитесь, пожалуйста, сюда. Если наша еда будет вам не по вкусу, заказывайте себе все, что вам захочется. Мы постараемся достать вам все то, к чему вы привыкли.
– Вы чрезвычайно любезны. Но я всю жизнь не замечал, что ел, и почти всегда был голоден. Думаю, что не доставлю вам хлопот в этом смысле. Голод мне так же привычен, как сухой хлеб и вода, составлявшие почти всегда мое регулярное питание.
Профессор опустился в креслице между И. и мною и с удивлением рассматривал окружавшие нас фигуры и лица. Довольно долго он жевал то, что И. положил ему на тарелку. Я видел, что все его внимание поглощено людьми, а ел он, действительно, не понимая, что ест.
– Скажите, доктор И., откуда вы здесь собрали такую уйму людей? С тех пор как я окончил университет, я ни разу не бывал в этаком скопище, в этакой культурной толпе. Здесь нет ни одного вульгарного лица. Что это? Это все ученые?
– Нет, профессор, здесь собрались люди не по признаку учености или талантов, хотя талантов здесь немало. Это те люди, сознание которых раскрыто не только как ум, но и как гармоничное целое, как творческое сочетание ума, сердца и духа. Свет духовной жизни – вот отличительный признак объединенных здесь людей. Силы их духа сияют вам, а вы, следуя вашей западной привычке, хотите их осязать и расставить по графикам логических посылок и предпосылок. В вашей жизни здесь вы будете постоянно натыкаться на затруднения, если духовная сила сознания не будет вами учитываться как первая сила человека.
Сидевшая на своем обычном месте Андреева внезапно пронзила Зальцмана своими электрическими колесами. Я внутренне съежился, так как ждал от нее сейчас же какой-нибудь «штучки» бедному профессору. Но она перевела свои глазищи на меня, и вся штучка досталась мне. Я был рад, что бедный ученый, и без того испытавший немало «феноменов» за одни сутки, избежал еще одного удара по нервам.
– Да, Левушка, защитником и милостивцем быть, конечно, очень приятно. Но, это вовсе не ваша роль. Вы помешали не только моему остроумию, но и скорейшему прозрению этого старца. И чего это вам вздумалось играть роль милосердного самаритянина? – пронзая меня огнем своих глазищ, сказала Андреева.
– Или я не совсем понял вас, или вы не совсем поняли мою мысль, Наталья Владимировна. Должно быть, я уже научился немного защищаться от вас. Но я убежден, что вы не высказали того, что хотели, не только потому, что я вам помешал, а больше всего потому, что И. вам запретил, – ответил я смеясь.
– Извольте радоваться, во что превращаются невинные птенчики через несколько месяцев в обществе И., – и Андреева тоже смеялась самым добродушным образом.
Ученый, не понимавший языка, на котором обратилась ко мне Андреева, смотрел пристально в ее глаза, потом перевел взгляд на меня и, повернувшись наконец к И., сказал:
– Если бы я встретился с этой дамой один на один, я бы, по всей вероятности, испугался. В вашем обществе я чувствую себя точно в защитной сети, но все же думаю, что эта дама обладает не совсем нормальной психикой.
– Эта дама знает прекрасно все те языки, на которых говорите вы, профессор. И, кроме того, обладает столь не нравящимся
