чаша относится, ко второй половине первого века, 2) что на ней изображены Иисус, Петр, Павел и прочие апостолы, 3) что изобразивший их художник или сам лично знал и видел этих евангельских героев, или же имел, перед собою их подлинные портреты. Конечно, после таких сообщений поднялась страшная шумиха, а жур­налы и газеты Америки и Западной Европы переполнились статьями за и против. Достойную отповедь, научный разбор «доводов» Эйзена, не оста­вивший от них камня на камне, и свое объяснение происхождения чаши дал берлинский проф. Георг Шгульфаут в своем исследовании под ирони­ческим заглавием — «Самые древние портреты христа и апостолов». В нем он доказывает, что чаша принадлежит не ранее, как пятому, а возможно, и шестому веку, и что, конечно, ни о какой подлинности или надежности вы­резанных на ней «портретов» не может быть и речи. Характерны слова, коими этот, хотя и верующий, профессор заканчивают свое исследование: «По сему поводу мне хотелось бы предостеречь всех читателей: если когда либо кто-нибудь сообщит им, что найден «подлинный» образ, портрет христа, то пусть они к этому сообщению не только отнесутся с недоверием, но и пусть твердо знают и непоколебимо будут убеждены, что подлинного образа — христа мы не имеем и, возможно, никогда не будем иметь. Здесь раз навсегда следует сказать: «ignoramus et ignorabimus», — т. е. этот образ «мы не знаем и никогда не узнаем».

См. G. Stuhlfauth — «Die ältesten Porträts Christi und der Apostel», 1918 r. (с двумя снимками с. чаши). П.

56

Показательно, что в древнейшем хрисг. календаре (карфаген­ском, 523-535) праздников в честь Петра нет. Основание, почему цер­ковь отнесла Петров день на 29 июня, кроме приведенного Древсом, заклю­чается в том, что этот день был близок к моменту летнего солнцеворота, вероятно, праздновавшегося в митраизме и игравшего большую роль в хо­зяйственной жизни древних; да и наш народ начинает косьбу трав с Петрова дня.

Самый же день летнего солнцеворота, 24 июня, в древности был посвящен грозному, водному и частично — солнечному, по происхождению, мифическому Иоанну Крестителю. Вообще, все четыре главные астрономически-календарные дня в году древняя церковь превратила в большие праздники, вернее, продолжила здесь дело своих предшественников — языч­ников. Так, весеннее равноденствие, 25 марта, превратилось в Благовеще­ние; осеннее, 29 сентября, — в день св. Михаила, при чем последний еще в дохрист. время евреями представлялся с весами в руках, в сентябре же солнце вступает в созв. Весов. Летний солнцеворот, 24 июня, был превращен в Иванов день, а зимний, 25 декабря, в Рождество христово.

Много других примеров подобного установления чисел для праздни­ков — в книге А. Мальвера — «Наука и религия», стр. 75-79. П.

57

«Откровению» Иоанна посвящена интересно написанная книга нашего ученого, шлиссельбуржца И. Морозова, — «Откровение в грозе и буре» (три издания, последнее 1910 г.). Признавая огромную, неоспоримую заслугу автора в том, что он самостоятельно и правильно вскрыл астраль­ную подкладку многих, но не всех, полных таинственности картин «Откро­вения», мы не можем согласиться с его толкованием ряда планет, их по­ложений в зодиаке, а также с выведенной ла основании последних датой написания этого произведения. Вместе с Древсом и Дюпюи мы полагаем, что «Откровение» — продукт одной из тех иудейских гностических, тайных школ, в среде коей вырабатывалось христианство. Одно из оснований для та­кого взгляда мы видим в том разительном факте, что Иисус «Откровения», его мать и проч, представляют собою только фантастические, астральные небесные существа или образы, не имеющие ни малейшего намека на чисто человеческие, земные черты.

Нет в «Откровении» и следа евангельских событий. Само собою напра­шивается предположение, что в эпоху написания этой книги историзация Иисуса, ;т. е. превращение его в личность земную, якобы, историческую, еще не произошла.

До Морозова астральную подкладку «Откровения» нашел еще Дю­пюи, а после Морозова астральное, научно подчас более правильное и обоснованное объяснение ряда важнейших картин этой книги дал нем. уче­ный, проф. Франц Волл. Заслугой последнего, помимо этого, является и то, что он вскрыл связь пропитанных астралистикой воззрений и образов «Откровения» с господствовавшей в начале нашей эры, эллинистической культурой, явившейся вследствие слияния культур греческой и восточных.

См. F. Boll — «Aus der Offenbarung Johannis», 1914 г.

После написания этих слов нами, кажется, найдена разгадка Апока­липсиса и расшифровано пресловутое звериное число «666». В связи с этим нами ведется проверка найденного и самостоятельное исследование этой книги. Если выводы подтвердятся, мы их овестим в печати. П.

58

Макробий, — «Сон Сципиона», 1, 12. Д.

59

Красочное описание схождения Иисуса в ад и происходившего там в тот момент находим в любопытном, раннехристианском произведе­нии — «Евангелии Никодима».

Церковь отвергла его, причислила к числу апокрифов, что не поме­шало ей заимствовать и ввести оттуда в свой обиход массу идей, образов и подробностей.

Характерно, что в этом «евангелии» есть ряд мест, совпадающих с местами из древневавилонской поэмы о «Схождении богини Иштар в ад»; и не менее характерно то, что, — как показал Д. Святский, — данное евангелие тоже написано по астральному плану.

См. Вега — «Книга Никодима» (перевод и примечания), 1912 г.

Д. Святский — «Евангелие Никодима при свете звезд», 1914 г. П.

60

Павел имеет здесь в виду двукратное чудо мифического Моисея, суть коего сводится к следующему: когда в пустыне народ стал мучиться от жажды и роптать на Моисея, последний, по повелению божию, — «под­нял... руку свою, и ударил в скалу жезлом своим дважды и потекло мно­го воды, и пило общество и скот» (Числа 20, 2 — 13; 2 — 13; Исход 17, 5 — 7). Точно такое же чудо греками приписывалось морскому богу Посей­дону в состязании с богиней Афиной, кто из них даст более полезный по­дарок населению города Афин, — бог ударил своим трезубцем в землю, и из последней брызнул источник столь необходимой там воды. Более близкое к ветхозаветному чуду сотворил, будто бы, Митра: когда люди молили его о воде, он ударил стрелой в скалу, и из нее хлынула вода. При этом чудес­ной воде Митры приписывали точно такое же мистическое — сокровенное зна­чение, как и «воде, живой», о которой неоднократно говорит в евангелиях Иисус и под которой не раз разумеется он сам, как источник благодати, спасения. В одном же апокрифическом произведении, —