— Ты о том… Натаниэле, с которым поспорил на меня?

— О нем, — кивнул он. — Мы встретились с ним в Королевской академии. У него была чертовская харизма, а у меня — острый ум. Начав работать в паре, став друг другу союзниками, мы добились немалых успехов. В том числе оказались на руководящих должностях в королевской внутренней полиции. И я, ослепленный нашими успехами, просто не замечал, что закадычный дружок лепит из меня настоящего мерзавца: под стать себе. Такого, с которым будет комфортно проворачивать какие угодно гадкие делишки и авантюры, потому что «напарник» не то что не возразит, а будет точно так же заинтересован во всей этой дряни. В результате мне не пришлось долго ждать, пока за мной закрепится дурная репутация. Причем, как мне кажется… Со временем мое продвижение по карьерной лестнице заметно пошло в отрыв, потому что в отличие от него, я был на многое способен на деле, в то время как главным достоинством Натаниэля было умение красиво расправлять хвост. И чем больше я поднимался в званиях, оставляя его позади, тем чаще «дорогой друг» втягивал меня во всякую мерзость. В результате за мной все сильнее закреплялась репутация, при которой ни один отец при памяти не подпустил бы ко мне свою дочь, и уж тем более не дал бы согласие на брак, вздумай я попросить у него ее руки. По крайней мере, это касалось жителей столицы — моя слава «дурного мужчины», все же, не была настолько громкой, чтобы о ней судачили в каждой таверне по всему королевству. Поэтому к аристократкам, приехавшим из провинций в столицу (например, на дебют) я все еще мог подступиться.

— В том числе и ко мне.

— Я в самом деле сожалею о том, кем был, — проговорил Дориан, и мне показалось, я вижу, как с силой сжимаются его кулаки. — После той истории я с концами разорвал все контакты с Натаниэлем. Что, к слову, отразилось и на его собственной карьере, потому что у него больше не было меня: «умного дружка», который мог подсобить тут да там, создавая иллюзию того, что и сам он на что-то способен. В результате этот индюк, в силу своей бесполезности, сильно накосячил, и как результат, был переведен в далекую провинцию. Где, насколько мне доносили, сначала спился, а затем умер, нарвавшись на пьяную драку. Но перед этим он, как выяснилось, успел принести твоему отцу камень с записью Мнемозиса, чтобы ты узнала о том пари, и я потерял тебя. Похоже, это был его «прощальный подарок» по нашей «дружбе».

— И если бы не это… если бы Натаниэль не одолжил моему отцу Мнемозис, вручив тот камень с записью… То я бы так и не узнала о том пари? — выпалила я. — Ты бы продолжил скрывать это от меня до конца моих дней?

— Если бы не это, то ты, скорее всего, дождалась бы меня, а не позволила стереть себе память и выдать тебя за Браяна Рейнера, — тяжело дыша, прошептал Дориан. — Тогда я бы, вернувшись главой королевской внутренней полиции, сумел бы убедить твоего отца выдать тебя за меня. И мы были бы все это время вместе, вдвоем, счастливы. Наш ребенок родился бы под именем своего настоящего отца, и все эти два года я мог бы быть ему отцом. Но вместо этого я… я до сих пор даже ни разу не видел его, — проговорил он сквозь ком в горле.

— Но при этом ты бы все равно не рассказал мне о том пари?

— Да, я понимаю, что скрывать от тебя все и дальше было бы нечестно и гадко. Но… что бы это знание дало тебе, кроме боли? — выдохнул мужчина неровным голосом. — Ведь никто не в силах изменить прошлое. Если бы я мог отмотать время хотя бы на пять минут назад, то после первого танца с тобой вернулся бы на эти пять минут, чтобы послать Натаниэля к черту с его гадким пари, и прошел бы приглашать тебя на танец просто потому, что очарован тобой. И уж тем более, я не способен вырезать из своего прошлого то, кем я был. То, во что меня превратил мой «друг», у которого я, как последний слепой, наивный осел, годами шел на поводу. Поэтому я лишь надеюсь исправить настоящее. Ради будущего.

— Погоди, ты что же… веришь, будто у нас все еще есть БУДУЩЕЕ? — задыхаясь, всхлипнула я…

А миг спустя задрожала, ощутив, как Дориан прижался ко мне со спины всем телом и обнял.

— Скажи, что разлюбила меня, Скарлет, — горячо прошептал он мне на ухо, скользя рукой по шее вверх, к нежной щеке. — Скажи, что больше не испытываешь ко мне ничего, кроме ненависти и отвращения. Что в тебе не осталось даже капли былых чувств. И тогда я… в самом деле навсегда исчезну из твоей жизни, как только сумею обеспечить безопасность тебе и нашему сыну. Просто скажи это. Скажи, что не любишь меня.

— В том то и проблема, Дориан, — выдохнула я, ощущая, как его пальцы касаются слез, побежавших по моим щекам. — Я… все еще люблю тебя. До беспамятства люблю. И поэтому мне больно.

Я сама сделала это. Сама повернула голову, ловя его губы, и коснулась ладонью его гладко выбритой щеки.

Почему.

Почему я все равно не могу не таять от наслаждения на этих губах?

— Я исправлю это, клянусь, — сипло проговорил он, едва я разомкнула поцелуй. — Сделаю что угодно, чтобы искупить свою вину перед тобой. Ты моя жизнь, Скарлет, мое сердце. Поэтому я буду ждать, хоть целую вечность, в надежде на то, что ты сможешь меня простить. И костьми полягу, но залечу твои раны.