деятелей", которые "склонны рассматривать происходящее сегодня в международной политике США как случайность истории, иррациональный момент, обусловленный личными качествами президента Рейгана". Хотя этот образ был чем-то вроде соломенного человека, он послужил основой для его вывода о том, что хотя собственный вклад и ответственность Рейгана за "столь быстрое разрушение структуры международного сотрудничества" были велики, по сути, он представлял американское общество.

 

Другие, в том числе Георгий Арбатов, резко осуждая курс, проводимый администрацией Рейгана, продолжали подчеркивать цикличность американской внешней политики и осторожно допускали возможность того, что даже администрация Рейгана, как и администрация Джона Кеннеди, может увидеть ошибочность своей жесткой политики и измениться. А Александр Бовин, в резком противоречии с Яковлевым, рассматривал администрацию Рейгана как "противоречащую направлению исторического процесса", на смену которой должно прийти возрождение более "реалистичных" элементов в американском истеблишменте, которые вновь признают императивы и "реалии ракетно-ядерного века", необходимость сосуществования и признания "законных интересов Советского Союза".

Таково было состояние дебатов в октябре и ноябре, когда произошло последнее крупное столкновение года: американцы отвергли окончательные советские предложения по сокращению советских ракет средней дальности в обмен на неразмещение новых американских ракет в Европе, начало развертывания и выход СССР из переговоров. Советское решение о разрыве переговоров по INF было принято потому, что советские лидеры не видели лучшей альтернативы. Пригрозив предпринять эти действия, они не могли допустить, чтобы это оказалось блефом. Учитывая эволюцию советской точки зрения, даже в том виде, в котором она кратко показана в этом отчете, советское решение выйти из переговоров по стратегическим вооружениям INF и СНВ в Женеве в ноябре явно отражало советскую оценку того, что переговоры не имеют благоприятных перспектив, поскольку Соединенные Штаты не были серьезно настроены на достижение соглашения. Переговоры по INF находились в конце пути, не обещая никакого соглашения, которое могло бы удовлетворить поставленную цель - предотвратить развертывание НАТО, предложив сокращение советских сил. И в СНВ не было никаких существенных подвижек с американской стороны; более того, американский интерес к SDI поставил новый вопрос о целесообразности ограничений и сокращений стратегических вооружений. Никаких полезных результатов от продолжения переговоров не просматривалось. 25 ноября "Правда" опубликовала еще одно "заявление" Андропова, в котором он порицал США и НАТО за размещение ракет INF и зловеще говорил об "опасных последствиях этого курса".

 

Таким образом, провал переговоров по INF имел далеко идущие последствия для советско-американских отношений,150 хотя этот факт не был полностью осознан в Вашингтоне. В Москве решение о разрыве переговоров по вооружениям было принято не только потому, что переговоры считались зашедшими в тупик, но и в надежде, что это действие шокирует западное мнение и заставит изменить позицию США по контролю над вооружениями. Это был серьезный просчет. Вместо этого, это дало администрации в Вашингтоне возможность обвинить советских лидеров в том, что переговоры по вооружениям были прерваны, и отстоять свою позицию. По сути, тот факт, что советские лидеры так много внимания уделяли вопросу развертывания INF, теперь превозносит их неспособность предотвратить его. Таким образом, успешное начало развертывания INF в конце 1983 года стало крупным поражением советской дипломатии.

Советская политическая кампания против развертывания INF, которая велась с 1979 по 1983 год с нарастающей интенсивностью, имела важный побочный эффект, о котором не знала ни одна из сторон. Я уже отмечал растущую озабоченность советских лидеров по поводу американских политических намерений и действий, а также их растущее беспокойство с 1981 года по поводу возросшей опасности войны. Эта озабоченность также глубоко проникала в советское общество. Но правительственное сообщество в Вашингтоне, сосредоточенное, прежде всего, на споре с Москвой по поводу размещения ракет INF в Европе, было склонно отвергать все признаки советской тревоги по поводу растущей опасности войны как часть контролируемой советской пропагандистской кампании, направленной на повышение озабоченности Западной Европы и противодействие размещению ракет. Хотя такая пропагандистская кампания имела место, в Советском Союзе также существовала реальная обеспокоенность, вызванная не только вопросом размещения ракет, но и выраженная способами, далекими от влияния на западное мнение, как показано в данной главе. Однако эта реальность не была замечена в Вашингтоне, и именно этот факт усугублял разрыв во взаимопонимании.

5 ноября с ежегодным обращением по случаю годовщины большевистской революции выступил член Политбюро Григорий Романов. Анализ, представленный в его речи, которая как заявление от имени руководства была одобрена Политбюро, отражал акцент на возросшей напряженности и опасности войны. Романов процитировал сентябрьское заявление Андропова, назвав его "документом огромного политического значения", содержащим "глубокую и принципиальную оценку нынешней международной ситуации". В своих собственных словах он охарактеризовал эту ситуацию в тревожных выражениях. "Товарищи, - сказал он, - международная ситуация в настоящее время - это белая горячка, совершенно белая горячка". Более того, он сказал, что "пожалуй, никогда еще за все послевоенные десятилетия атмосфера в мире не была такой напряженной, как сейчас". Причиной этой опасной напряженности было то, что "империализм не отказался от надежд восстановить утраченные позиции". Подтверждением этому служит беспрецедентный рост агрессивности политики американского империализма повсюду на земном шаре". В частности, он подчеркнул размещение ракет в Европе. Но, добавил он, "вопрос о новых американских ракетах в Европе является важнейшим звеном, но все же только одним звеном, в антикоммунистической и антидемократической стратегии тех, кто сегодня правит в Белом доме и стремится править всем миром". Он также подчеркнул гонку вооружений, и особенно стремление распространить ее на космическое пространство, планы модернизации вооруженных сил НАТО, "подрывную деятельность" и "серьезное военное вмешательство" в Гренаде и в попытках свержения правительства в Никарагуа. "Крестовый поход", провозглашенный Рейганом, направлен не только против Советского Союза и других социалистических стран", хотя это, несомненно, центральная забота. "Циничная провокация с использованием южнокорейского авиалайнера и грязная шумиха, которую империалисты раздули вокруг этого, - добавил он, - в очередной раз показали, что американские реакционеры готовы пойти на любое, даже самое подлое преступление, чтобы нагнетать напряженность".

Каким был советский ответ? В выступлении Романова прозвучали две линии ответа. Во-первых, "развитие событий на мировой арене требует от нас высочайшей бдительности, самообладания, твердости, неослабного внимания к укреплению обороноспособности страны". В то же время "Советский Союз не намерен отступать от своей политики мира" и "пути разрядки, мирного сосуществования и разоружения".

Еще одно важное заявление в конце года сделал член Политбюро и министр обороны маршал Дмитрий Устинов. Выступая в декабре на необычном большом созыве советских ветеранов войны под эгидой Министерства обороны, Устинов подчеркнул попытку Соединенных Штатов нарушить "существующий приблизительный военно-стратегический баланс между США и СССР" и решимость СССР принять необходимые