облаков. Над головой возвышались звезды, крупные от безлуния, а придорожный бурьян на культивированных полях воспринимался как необитаемый лес. Минувший день погас в небе так же быстро, как погасла надежда каждого солдата на возвращение домой с поля битвы.

Павел Шатров и Илья Лыков расположились в придорожном бурьяне, отойдя от головной заставы на тысячу пятьсот шагов, им же казалось, что отошли они в вечность. В густой темноте ночи оседал туман, сокрывая местность с любым пересечением.

Илья Лыков расположился на опушке в бурьяне как часовой, предоставив Павлу Шатрову как подчаску скрыться в густоте бурьяна, как это требовалось уставом. Природа была таинственна, светящиеся холодные звезды походили на незначительные отверстия в мрачной бездне торжествующей ночи. Поодиночке каждого из друзей постепенно одолевал страх.

Павел Шатров первым нарушил устав, подавшись на два шага вперед, одолевая это пространство движением на локтях. Он прилегал грудью плотно к почве, и сочные стебли бурьяна ломались и глухо лопались под его тяжестью. Илья Лыков насторожился, услышав шорох. Он приложил правое ухо к земле и услышал глухие и неведомые звуки. Он крепко сжал винтовку в руке, предварительно кашлянув.

Павел Шатров понял это как сигнал и подался вперед.

Илья Лыков не понимал, откуда исходит шорох, и затаил дыхание, чтобы никакая скрытая сила не обнаружила его. Павел Шатров подполз ближе и прилип к земле под боком у своего друга.

— Мне, Илья, страшно! — тихо признался он.

— Почему же страшно?

Илья Лыков придвинулся к нему плотнее, чтобы коснуться локтем его тела.

— В нашей сельской местности ночью тоже одному страшно. Страшно оттого, что озноб по спине бегает.

Слова Павла Шатрова звучали искренно и правдиво, но Илья Лыков, подвергаясь страху, не знал, от чего он происходит — от полевого устава или от одиночества среди густых стеблей бурьяна.

Вместе им стало приятнее, несмотря на то, что осадки горького страха таились в глубине сердца каждого. Павел Шатров кашлянул громче, а Илья Лыков вполголоса спросил:

— У тебя махорка заусайловская?

— Романовская, царской фамилии, отборная жилка: в нашей сельской местности на грядах росла.

В курении друзья знали толк, и имена елецких махорочных фабрикантов были упомянуты ими не случайно.

— Можно и романовской жилкой затянуться, — согласился Илья Лыков.

Пункт устава запрещал дозорным и секретам курить, от пункта, как и от постороннего взора, нужно было прятаться. Друзья охотно раскатали шинели, подстелили под бока полотнища палаток, положили под головы для упора вещевые метки и прикрылись соединенными шинелями. Прежде чем чиркнуть спичкой, они укутали головы.

— Как ты полагаешь, Илья, тут — под шинелью — куда лучше, чем на войне?

Павел Шатров осветил спичкой временное убежище, они закурили, и две огневые точки сквозь сизый пепел отражали все лучшее в мире.

— Ты прав, Павел, под шинелью куда удобнее: за нами лежит жуткая ночь, но под прикрытием пройдет она незаметно.

Илья Лыков, затягиваясь, испускал дым через ноздри, позабыв, что за грубой тканью шинели лежали страх и неизвестность.

— Ты, Илья, не знаешь, отчего в нашей сельской местности, когда гуси сидят на берегу реки, то свои головы прячут под крылья?

— Они либо спят, либо углубляются в мыслях.

— Возможно. Но мы с тобою тоже прежде всего прячем головы. Я думаю, что это не от разума, а от испуга.

— Вздор! — воскликнул Илья Лыков. — Первобытный человек скрывал под фиговым листом вовсе не голову.

Он заплевал цигарку и высвободил голову из-под шинели: в таинственности ночи он почувствовал одиночество, и неведомая тревога охватила его. Мир по-прежнему был огромен, биение собственного сердца он подслушивал, как ход маятника стенных часов.

— Мне, Павел, страшно одному. Выходи и ты из-под шинели. Ты, Павел, не знаешь, почему у людей есть разум, а на войну они все же идут?..

Илья Лыков сожалел, что, будучи в тюрьме при спасской части, не спросил об этом Стыка. Он еще не спросил у Стыка, почему русские большевики желают поражения для русской армии, а равным образом и о том, есть ли большевики в Германии и кому они желают поражения.

Илья Лыков не понимал в точности, что подразумевал Стык под словом «пораженец», но спросить об этом ему помешал ложный стыд. Илья Лыков почувствовал, что расплата за ложный стыд наступает в данное время, ибо на тусклом горизонте он увидел две точки. Илья Лыков, не решившись в дальнейшем ложно стыдиться, крепко толкнул локтем Павла Шатрова.

— Ты видишь?

Оба они устремились взором в глубину ночи, плотно прижимаясь друг к другу. Две точки то приближались, походя на пехотинцев, оторвавшихся от земли для перебежки, то возвышались до роста огромных всадников, восседающих на конях.

— Что это движется, Павел? — прошептал Илья Лыков.

— Тттшшшш! — услышат…

Илья Лыков подумал, что движется враг, и устрашился этой ложной мысли: кто кому враг — он еще точно не уяснил.

— Кто идет? — осторожно спросил Илья Лыков.

— Пароль? — поинтересовался Павел Шатров, вспомнив о правиле, обусловленном уставом.

Движущиеся точки приостановились и очертание каждой из них прояснилось: видимо, ехали всадники, хотя и без всякого топота.

Всадники продолжали движение, и друзья видели, что предстояла жестокая схватка за самосохранение. Отечество лежало позади. Илья Лыков прижимался к плечу Павла Шатрова.

Они одновременно высвободили винтовки для стрельбы с упора и движением затворов задвинули очередные патроны в ствольную коробку.

Два выстрела последовали один за другим. Ружейные приклады произвели отдачу, а оранжевые огненные брызги мгновенно погасли за пологом таинственной ночи. Бездымный порох превратился в удушливый запах, и Илья Лыков чихнул. Ночь огласилась криками грачей, заночевавших в ближайшей роще, но ружейные выстрелы заглушили живые птичьи крики.

Выстрелы, произведенные Ильей Лыковым и Павлом Шатровым, воспринялись как сигнал: стрельбу повторили застава, каждый батальон в отдельности и полк в целом. Нижние чины двести двадцать шестого пехотного Землянского полка, пробуждаемые выстрелами, убегали в поле. Они палили в темное пространство, и действие огня, прекращаясь в одном направлении, возникало в другом. Одиночные нижние чины не различали, где тыл, а равным образом за ночной темнотой не находили общей позиции. Огненным действием управляла стихия, жуткая, как непроницаемый мрак. Что немцы наступали, Илья Лыков не сомневался: он и Павел Шатров расстреляли обоймы из всех четырех подсумков.

Что немцы не отвечали на стрельбу, казалось загадочным: не ползут ли они ради атаки без артиллерийской подготовки, чтобы обагрить плоский штык кровью русского нижнего чина?

Павел Шатров прокричал об опасности на ухо Илье Лыкову, но для последнего означенный факт также был прямой очевидностью: звуки пуль носились в необозримом пространстве тревоги и страха. Павел Шатров и Илья Лыков