вместе с легатом Деметрием осматривали грубую заготовку здоровенного ножа, шириной на конце почти в ладонь. Этот конец сходился потом в хищное жало острия. Огромный тесак оказался довольно удобным, и Деметрий пробовал выполнить им тот или иной удар, шевеля в задумчивости губами.

— Ну что? — спросил Само.

— На удивление, вполне неплохо, ваша светлость, — ответил, наконец, Деметрий. — Если пытаться биться им как обычным ножом — полное дерьмо, скорость будет очень низкой. И для укола в плотном строю подходит не слишком хорошо. Хуже, чем меч, но рана от такого удара будет страшной. Точнее, раненых после этого ножа почти не будет, они быстро кровью истекут. А вот рубить им очень удобно, конец тяжелый. Думаю, я таким ножом даже смогу рассечь кольчугу. Надо будет попробовать.

— Так что? Нам это подходит? — нетерпеливо спросил Само, безумно гордый тем прогрессом, который он привнес в местное военное дело.

— Нет! — отрезал Деметрий. — Нашим парням умения не хватит ножом с таким балансом работать. Этот я себе возьму, а для воинов нужно сделать германский лангсакс с одним лезвием и толстым обухом. В тесном строю, где нужно колоть, а не рубить, это то, что нужно. А как разбогатеем, будем мечи ковать.

— Восемь сотен до лета, Лотар, — повернулся князь к кузнецу, который понятливо кивал головой. Собственно, именно это он и предлагал с самого начала. — Восемь сотен таких ножей, и эта кузница твоя. И земля под ней твоя. И вообще, тогда проси у меня все, что хочешь.

— Мне бы жениться, ваша светлость, — смущенно сказал Лотар. — Девушка одна мне люба, да только ее за меня не отдадут. Она самого мельника дочь, а у меня пока ни кола, ни двора.

— Это которая дочь? Кунигунда или Эльфрида? — со знанием дела спросил князь, который ехал с ними в обозе почти два месяца. — Советую взять Фриду, у нее характер не такой противный.

— Да! — радостно замотал башкой Лотар, и на его лице появилось дурацкое мечтательное выражение. Дочь мельника, обладательница необъятной задницы и арбузных сисек, считалась тут неописуемой красавицей, и была объектом всеобщих воздыханий. Она знала себе цену, и абы кого в мужья себе не хотела. — Фрида!

— Ну, Фрида, так Фрида, — равнодушно пожал плечами князь, у которого были свои понятия о красоте. Его собственную жену многие местные по простоте душевной принимали за живое воплощение германской богини Фрейи, и обычной женщиной не считали. Особенно, когда следом за ней шел исполинских размеров охранник-дан в медвежьей шкуре и с огромной секирой на плече. Он тоже разделял мнение большинства и своей службой безумно гордился. Боги и богини перемешались в многоязычном городе самым причудливым образом, и даже святой Мартин постепенно становился для словен чем-то вроде германского Одина. Просто еще один чужеземный бог, которому можно на всякий случай принести жертвы. И никакого противоречия никто из горожан в этом не видел. Ведь чем больше богов, тем лучше. Кто-нибудь, да поможет. Князь Самослав, как верховный жрец, и сам продвигал подобную идею, внедряя в массы культ христианского святого. У него были долгосрочные планы.

— Когда дом поставишь, я твоим сватом буду, — пообещал князь. — Эльфрида — твоя, обещаю. Думаю, почтенный мельник Халло не откажет мне в такой малости.

— Пять толковых парней, ваша светлость, — облизал пересохшие губы кузнец. — Мне нужно пять сильных толковых парней. И я сделаю до лета восемь сотен таких ножей, даже если мне вообще не придется спать.

— Есть одно условие, Лотар, — сказал князь. — Восемь сотен ножей должны сделать твои подмастерья. Ты же будешь делать доспехи для меня и лучших воинов. Для начала нужно приодеть в железо одного мальчика. Кольчуга с пластинами, как у меня, шлем с назатыльником и забралом, наручи, поножи. Он с ног до головы должен быть в железо закован.

— Мальчика? — выпучил глаза Лотар. — Что еще за мальчик?

— Сигурд, заходи! — крикнул Само.

Глава 37

Незаметно наступил год тридцать девятый царствования короля Хлотаря II, или шестьсот двадцать третий от Рождества Христова. Впрочем, последняя дата была пока известна немногим, и еще не вошла в широкий обиход. Последние мирные месяцы в словенских землях. Грозные всадники, собранные из разных племен под знаменами родов уар и хуни, уже обратили свой взгляд на запад.

Князь Самослав ломал голову над тем, как прожить до следующей зимы. Впереди была война, ведь авары не были слепыми и глухими. Их разъезды замечали довольно часто. Они подъезжали к засекам, что понаделал в пограничных землях Дражко, удивленно крутили головами, и скакали вдоль леса, где внезапно исчезли знакомые тропы, а под ноги могла прилететь стрела, что вежливо просила непрошеных гостей уйти подобру-поздорову. Проблема была только в том, что никакими гостями в этих землях авары себя не считали. Они были тут хозяевами. А потому пустеющие на глазах деревеньки, где они привыкли брать зерно, приводили их в немалое изумление. Ведь это они пригнали хорутан в эти земли четверть века назад. Конники пытались идти на запад, туда, куда уходили их рабы, но неизменно упирались в глухую чащу. Привычные лесные дороги оказывались заваленными упавшими деревьями или были заплетены кустарником и молодыми деревьями, которые срослись в самые причудливые фигуры, намертво перекрывая проход коннице. Впрочем, несколько юношей, пылавших гневом, прорубались через эти заросли только для того, чтобы упасть в волчью яму и умереть на кольях вместе со своим конем. Все это для благородных всадников было неслыханной дерзостью, и вести полетели к самому тудуну. Тудун Тоногой, наместник великого кагана в тех землях, тоже не был слепым и глухим. Он уже знал, что где-то на западе какой-то наглый мальчишка поставил город, устроил торг и неслыханно разбогател, найдя залежи соли. Его соглядатаи из мораван, что были на том торге, доложили все в мельчайших подробностях. Вот только место, где добывалась соль, так и осталось неизвестным, но это уже не имело ни малейшего значения. Поход на запад будет весной, по свежей траве. Тудун возьмет верные племена всадников и примерно накажет наглецов. Он обойдется своими силами. Великому кагану неинтересна мелкая возня в этих глухих лесах. Его цель — Константинополь. В его хринге день и ночь куют оружие, а вожди словенских племен из бывших имперских провинций Фракия, Македония и Иллирия ждут приказа выступать. «Семь племен», которым великий каган пожаловал для поселения Фракию, готовили в низовьях Дуная сотни кораблей-однодеревок, которые греки называли моноксилами. Они станут главной ударной силой в том походе. Они ворвутся в Константинополь с моря, пока другие вожди погонят своих