Мирьям начала рассказ. Она родилась в зажиточном доме, ее отец торговал лесом и поначалу весьма преуспел. Традиции в ее семье соблюдались, но без пыла и жара, а, как она выразилась, лукаво улыбнувшись, на медленном огне.

— То есть, — тут же пояснила Мирьям, не дожидаясь вопроса собеседника, — запрещения старались не нарушать, а указания выполнять, но если какое-либо из них сильно мешало торговым делам или удобству жизни, то… Бог ведь милостив и любит своих детей, не так ли?

— Ну-у-у, — неопределенно протянул Янкл, — наверное, милостив. Видимо, любит.

В его доме руководствовались теми же соображениями, но пока об этом он не хотел говорить. Мысль о том, что Мирьям выросла в той же атмосфере, что и он, сначала обрадовала его, а потом огорчила. Янкл хорошо знал все недостатки такого воспитания и понимал, что выпутаться из этой сети, подобно тому как вырвался он сам, весьма непросто. Подойдет ли ему девушка, относящаяся к заповедям с прохладцей, годится ли для его будущего семейного очага «медленный огонь»?

А Мирьям продолжала рассказывать. Когда ей исполнилось шестнадцать лет, отец разорился. Все ушло с торгов за долги: дом, драгоценности матери, фортепиано, даже ее шубка. Они переехали в крошечную квартирку на бедной окраине Варшавы и влачили нищенское существование. Отец каждый день уходил из дома полным надежд, ему казалось, будто былое благополучие вернется, стоит только провернуть одну удачную сделку. Но от него отвернулись все, даже былые партнеры. Неудача отталкивает, ее боятся, словно заразной болезни.

По вечерам отец возвращался потухшим и усталым, а спустя несколько месяцев пропал. Просто не пришел домой, и все. Мать обегала больницы и морги Варшавы, ходила по полицейским участкам, расспрашивала знакомых — бесполезно. Словно в воду канул.

Многие считали, будто он от отчаяния покончил с собой, но мать уверена, что отец пустился в какую-то торговую авантюру.

Что произошло на самом деле, никто так и не узнал. Отец бесследно исчез, и кормиться теперь нужно было самостоятельно. Знакомые и бывшие друзья отца собрали какие-то деньги, Мирьям выучилась шитью у модной портнихи и начала работать в ее мастерской. Поначалу заработок получался скромным, но с каждым месяцем он становился все больше и больше. Очень скоро Мирьям поняла, что значительная часть денег оседает в карманах хозяйки, и решила работать на себя. Но пробиться сквозь конкуренцию, создать себе имя совсем-совсем непросто.

— Я мечтаю вот о чем, — воскликнула она с жаром, прикоснувшись к рукаву пальто Янкла. — Посмотрите, как одеваются наши женщины! Это ведь не одежда, а какие-то балахоны, мешки с прорезями для головы. А уж если кто хочет принарядиться, то напяливает на себя такое безвкусное безобразие, что глаза на лоб лезут.

Конечно, законы скромности диктуют длину рукавов, запрещают декольте, не позволяют подчеркивать достоинства фигуры. Но ведь то же самое можно сделать куда более элегантно и с изяществом, пусть минимальным.

— Ох, — вздохнула Мирьям, — как я мечтаю одеть еврейских женщин в красивые и удобные платья, сделать их привлекательными в глазах собственных мужей. Вы даже представить себе не можете, насколько красивая одежда способна изменить женщину! В изящном платье она чувствует себя не только удобнее, но и счастливее. А если женщина счастлива, то все вокруг становится лучше и добрее.

Незаметно подступили ранние сумерки. Ночь надвигалась, словно темное облако. Снег посинел, белые дымки над крышами домов стали еще белее на фоне этой тучи. Аромат вечернего хлеба наполнил Хрубешув.

— Пора прощаться, — бодро сказала Мирьям. — Не провожайте меня, я сама доберусь. В следующий раз вы расскажете о себе, хорошо?

Из этих слов следовало, что следующая встреча состоится, и Янкл обрадовался. Последние полчаса он думал, как заговорить об этом, и не знал, с чего начать. А Мирьям так просто и быстро все расставила по своим местам!

— Конечно! — воскликнул он с облегчением. — А когда мы увидимся?

— Послезавтра я собираюсь прогуляться в польское село. То, что по соседству. Хочу посмотреть, есть ли в нем магазин одежды. И если есть, — она заговорщицки подмигнула Янклу, — забросить удочки. Вы не согласитесь меня проводить? Все-таки чужое село, одинокая девушка…

— О чем речь, я обязательно провожу вас. В этом селе я бывал два или три раза, так что смогу вам все показать.

— Вот и прекрасно, — Мирьям тряхнула головой. — Увидимся в десять утра на околице Хрубешува. Договорились?

— Договорились.

— Всего хорошего. И спасибо за чудесную прогулку.

Она повернулась и быстро пошла по улице. Янкл смотрел ей вслед почти с нежностью. С этой девушкой ему было легко и просто.

Он еле дождался встречи. За час до назначенного срока Янкл уже топтался на околице, жадно вглядываясь в каждую женскую фигуру. Мирьям появилась ровно в десять. Он узнал ее издалека. Да и как можно было ее не узнать!

На фоне девушек Хрубешува Мирьям выгодно отличалась и модной, ладно сидящей одеждой, и легкой походкой. Хрубешувские девушки мелко семенили, ведь широкий шаг — признак грубости духа, и шли, стараясь смотреть прямо перед собой. Любопытство вредно для тела и губительно для духа, поэтому благочестивой девушке нечего вертеть головой в разные стороны.

Они поздоровались и рядышком вышли на большак. До польской деревни было минут двадцать ходьбы, вид на околицу открывался сразу за крутогором. Солнце слепило глаза, снег на полянках, чистый, не испачканный сажей из печных труб, переливался тысячами бриллиантиков, обледеневшие ветки деревьев вдоль большака сверкали, точно хрустальные.

Ноги Мирьям скользили по жалобно скрипевшему снегу, следы полозьев после недавней оттепели заплыли льдом, и каблучки ее маленьких сапожек то и дело разъезжались. Янклу приходилось каждые две-три минуты подхватывать девушку под локоть. Он пытался говорить, рассказывать о себе, как условились, но Мирьям история его жизни не очень интересовала. Нет, она делала вид, будто слушает, и даже задавала вопросы, но ее интерес был столь откровенно напускным, а сочувствие фальшивым, что Янкл скомкал рассказ, пропустив все, кроме главных событий. Когда он закончил, Мирьям, почти не таясь, вздохнула с облегчением.

— Это очень, очень интересно, — сказала она, прикасаясь концом желтой лайковой перчатки к его рукаву. — Но у меня голова сейчас занята совсем другим. Я очень, очень волнуюсь. От сегодняшнего посещения деревни зависит так много! Вы не обижаетесь на меня?

Янкл обиделся, но, поглядев на две ямочки на щеках Мирьям и встревоженные, но от этого еще более красивые глаза, отрицательно покачал головой.

Старые изношенные варежки, год назад подаренные Янклу дядей Лейзером, плохо грели,