— Не знаю. Гермес купил их.

— Ты пялишься, — выдавливаю я.

— Прости, — отвечает он, но не прекращает.

Раздражение искрится.

— Что? — я поворачиваюсь к нему, выдавливая слово. — Серьезно? — говорю я сквозь зубы. — Чего ты хочешь?

Он не отводит взгляда, пялится, и я гляжу в ответ, не собираюсь отступать первой. Мои глаза горят — я будто могу плакать огнем — но он готов смотреть вечность, глубокие черные ямы без дна. Если я упаду в них, буду падать вечно.

Он отворачивается первым, но я не ощущаю себя победившей.

— Теперь я понимаю, — говорит он. — Смотри.

И я смотрю.

Ростки выросли, пока мы смотрели друг на друга, листья теперь на уровне моих глаз. Шипы пропали, словно их не было, и теперь у каждого растения был длинный зеленый бутон.

Я встаю, и Аид тоже поднимается, повернувшись ко мне.

— Ты закрываешь себя. Или что-то подавляет тебя. Когда ты теряешь контроль над эмоциями, замок пропадает, и твоя сила освобождается.

— Погоди. Ты глазел, чтобы разозлить меня? Для этого?

Он игнорирует вопрос.

— Если ты научишься убирать замок и управлять силой, ты сможешь выращивать по своей воле. Всюду.

Всюду…

Я вдруг вижу, как я выношу цветы в Подземный мир и показываю всем, что я сделала. Я хочу открыть дверь и пригласить их внутрь. Я хочу дать всем теням цветок, заправить в их волосы, за уши, дать им краски и эту жизнь. Никогда, говорил Аид. Этого никогда не было раньше, ничто еще тут не росло, но для меня выросло. Я принесла жизнь на землю мертвых. Я могла изменить все это место, и никто не мог меня остановить.

Я отхожу от него к двери, упираюсь в нее руками, гадая, осмелюсь ли я. Она уже не прохладная, но той же не меняющейся температуры, что и все тут. Небо сверху все такое же серое.

— Почему это так? — бормочу я.

— Что так? — говорит он, появляясь рядом со мной.

Я вздрагиваю.

— Это место. Отсутствие всего. Нет солнца на небе, но свет все время. Облаков нет, нет ночи. Нет ветра. Нет деревьев, растений, кроме этого, — я киваю на цветы за нами. — Ни домов, ни убежищ. Тут бывает дождь? Снег? Ураган? Почему? Почему ничего нет?

— Зачем теням погода? Или дома? Или деревья? — спрашивает Аид.

— Потому что… это часть жизни. Я знаю, что тут нет живых, — рявкаю я раньше, чем это говорит он. — Не в том смысл. Смысл в том, что тут ничего нет. Вечность из ничего. Ты мог бы так существовать?

— Да.

Жалость жалит.

— Так твой замок пустой, как все остальное? — спрашиваю я.

— Хочешь увидеть? — отвечает он, удивляя меня.

Да.

— Нет. Я не к этому веду. Я говорю о людях, проводящих вечность в подобии парковки для машин, — говорю я. — Это ужасно, не видишь? Пытка, — я замолкаю, думая о Фуриях, которые сейчас там, осуществляют наказания. — Я знаю, что ты не можешь растить, но зачем ты сделал место таким?

— Я не делал.

— Тогда кто?

— Старые. Я не строил это место, а унаследовал. Три соломинки, три царства.

Я знаю это. Зевс получил Землю, Посейдон — моря, а Аид — Подземный мир.

— Почему ты не меняешь это место?

Он смотрит на меня, как на глупую.

— Тут ничего не меняется, — говорит он. — До этого, — он смотрит на цветы. Я все еще не знаю, какие они. — До тебя.

Он тянется к моей руке.

— Что ты делаешь? — я убираю руку.

— Изменения, — он протягивает руку. — Доверься мне.

Поражает осознание, что он — единственный тут, кому я доверяю. Я беру его за руку.

Он поднимает их на уровень наших глаз, прижимает наши ладони, будто мы — дети, проверяющие, чья ладонь шире. Он побеждает, его пальцы длиннее. Он переплетает пальцы с моими, сжимает мою ладонь. Я сгибаю пальцы в ответ. Его кожа прохладная, нежная, как было на Фесмофории, и я ощущаю во рту мед. Я смотрю, как он глядит на наши соединенные ладони, заинтересованный, словно он не влияет на происходящее, словно наши руки сами себя так ведут, а мы — лишь зрители.

Он шагает ближе, и между нами расстояние ладони. Теперь я смотрю, во рту пересохло, сердце трепещет за ребрами, как птица.

— У тебя другие руки, — говорит он.

— Что? — я смотрю на него.

— На Фесмофории. У тебя кожа была в мозолях. Твердой.

Я пытаюсь отодвинуться, но он не дает.

— Не все сидят днями в замке, отдавая приказы. Некоторые используют руки.

— Это не плохо. Просто говорю, что они теперь мягче, — говорит он, глядя мне в глаза, сдвинув брови. — Ты краснеешь, — говорит он.

— Побочный эффект того, что я жива, — отвечаю я. — И очень бледная.

— Я не говорил, что это плохо.

Я сглатываю, румянец сгущается. Я отвожу взгляд за его плечо.

А потом охаю. Один из цветов распускается на моих глазах, и я вижу, что это.

Нарциссы, но красные.

Я знаю, что он делает.

— Ты управляешь мной, — я вырываю руку из его. — Играешь с моими эмоциями, чтобы увидеть, что будет. Мы прошли печаль, гнев, раздражение. И ты подумал попробовать… это.

Он потрясен, но пожимает плечами.

— Прости. Я должен был проверить гипотезу.

— Поздравляю, — я качаю головой. — Ты не лучше других.

— Я просто хотел…

— Использовать меня. Как Фурии, — я перебиваю его.

— Нет. Это было…

Я говорю, не думая:

— Умолкни.

Я удивлена, когда он слушается, сжимая губы с силой.

Я отхожу к цветку, смотрю на него.

Их не существует. Красных нарциссов. Алых. Не в моем мире. Они растут только тут. Цветы Подземного мира. Интересно, что будет, если я попробую вырастить тут васильки. Или бархатцы. Или розы. Как они будут выглядеть в Подземном мире?

— Кори, — говорит Аид, тревожный тон заставляет меня повернуться. — Фурии вернулись. Мне нужно увести тебя домой, — он тянется к моей руке.

— Нет, — говорю я.

Он замирает.

— Ты не хочешь домой? — осторожно говорит он.

— Хочу, ясное дело, — я замираю.

— Но? — говорит он.

Я смотрю на цветы, сердце пропускает удар.

— Ты хочешь сделать больше, — говорит он, глаза блестят.

— Теперь я знаю, что семья в порядке, и ты не держишь меня в плену назло… — он приподнимает бровь, — то, может, я могу немного задержаться, посмотреть, что еще я могу сделать. Ты можешь добыть больше семян?

Он кивает.

— Тогда я должна остаться еще немного? Посмотреть, что будет дальше.

— Ты можешь оставаться, сколько хочешь, — быстро говорит он.

— У меня есть условия.

— Конечно.

Мы подавляем улыбки.

«Он — Аид, —