Шрифт:
Закладка:
А в центре круга стояла Эвелина…
Из всей одежды на ней был только камешек серого псарэса на лбу, и чёрный тхэлус между ключицами. Абсолютно обнажённая, с распущенными волосами, черными, как глубокий космос, она стояла в центре круга и с лёгкой тревогой смотрела на меня.
У меня перехватило дыхание, когда я скользнул глазами по её фигуре. Мне было немного не по себе, что в этой непонятной ситуации я в первую очередь думал, как же прекрасна Избранница.
Но эмоциональна сила богини хлестала мощным потоком, взвинчивая возбуждённую кровь по моим венам и заставляя желать её всем своим существом.
Ну, твою же… твои округлые Луны, Эвелина! Как же я тебя хочу! И от меня ты прятала эту?.. эти?..
Округлые груди с нежно розовыми сосками так и манили протянуть руки, чтобы удостовериться, что они не поместятся в ладони. Плоский живот с идеальной ямочкой пупка просил погладить его, мягко спуститься вниз, раздвинуть роскошные бёдра…
Я сделал шаг, и послышался лязг металла. Каждая фигура в зале дёрнула балахоном, вытягивая из ножен клинки, но мне было совершенно наплевать.
Для меня существовала только она.
— Твою же… псину, — я прохрипел, с каким трудом достаётся мне самоконтроль, — Эвелина, прекращай.
— Не могу, Тим, — Избранница крутанулась, приподняв руки, — Я же говорила, что ещё рано, тебе нельзя было приходить.
Кажется, вслед за вращением идеальных изгибов прокрутились и мои мозги в черепе. Я сделал ещё шаг, и Василий внутри задёргался, пытаясь хоть как-то помочь мне обрести контроль над собой.
Гормональная атака была такой силы, какую я до этого ещё не испытывал. Самое обидное, мне кажется, что к этому примешивались и мои собственные чувства…
Сложно, когда ты и так влюблён, а тебе ещё и афродизиак подмешивают в килограммовых дозах.
Я шагнул ещё. Моя!
— Влюблён, муж мой наречённый, — проворковала Эвелина, закончив крутиться, и тихонько села на колени. Приподняла лицо, приложило ладони к груди, и что-то зашептала.
Я ничего не понимал, но почуял, что Избранница явно сбавила силу атаки. На её лбу проступил пот — контроль над собственной силой давался ей с трудом.
Фигуры в балахонах повернулись, подняли клинки. На меня пахнуло псионикой, и я точно почуял магию мысли. Оракулы!
Круг разорвался, превращаясь в боевой ряд передо мной. Я насчитал семь противников.
— Здорово, Косой, — произнесла одна из фигур знакомым до боли голосом.
Я вздрогнул.
Кажется, это старик Альберт Перовский. С Иным внутри, который оказался моим бывшим сослуживцем Германом.
— Здорово, Губошлёп, — ровно ответил я.
— Ты пришёл куда надо, Косой.
Эвелина всхлипнула, но своей молитвы не прекратила.
Я ничего не понимал. Ни что здесь происходит, ни, в конце концов, что я здесь делаю. Но всё моё тело напряглось, готовясь к бою. Эх, Василий, не в лучшей мы форме для танцев с жжёным псом!
Эвелина затряслась мелкой дрожью, и ещё чуть-чуть ослаб поток эмоциональной атаки. Я улыбнулся, мысленно подбадривая её.
Эх, здесь вообще нету стихии огня. Даже пирусные патроны в кармане едва отзывались на мой призыв. Но мне придётся делать то, что я умею лучше всего.
Подёрнулся мой кокон внутри, чувствуя, как оракулы пробуждают свои навыки. Они явно хотели не просто убить меня, а взять под контроль. Ну, придётся им помешать.
Сложив пальцы в особый якорь, я произнёс:
— Ярость пса, — и метнулся вперёд.
Здесь не было грязной псионики, присущей магии материи. Стихия огня вообще не отзывалась, и поэтому мой «берсерк», активированный нужными печатью и словами, раскрылся привычным боевым режимом. Теперь я — просто человекоподобный киборг, машина для убийств…
Солдатский магострел не выстрелил, и я метнул винтовку, совсем неожиданно для себя выбрав целью Эвелину.
Оружие уже летело в голову Избраннице, как на его пути прыгнул один из оракулов, принимая остриё штыка в грудь. Он рухнул, раскинув руки, прямо под ноги чернолунницы. Та даже не повела бровью, продолжив молиться.
— Минус один, — холодно сказал я.
Получается, этим семерым… нет, уже шестерым… Им нужно, чтобы она продолжала делать то, чем занимается?
* * *
«Берсерк» боевого псионика — это выращенный в подсознании идеальный воин, лишённый любых чувств, тормозящих его способности. Псионик может выбрать себе пример для подражания, кого он видит в качестве такого внутреннего воина.
Обычно, продолжая традицию древних славянских или индейских воинов, мы выбирали животных. Например, волк, воплощение звериной злости, или медведь, символизирующий силу, которую невозможно остановить. Не суть важно, какой зверь — этот образ под гипнозом насыщался яростью до тех пор, пока не становился скрытым в подсознании крючком.
Этот крючок срывался особым якорем, будь то пальцевая печать или слова, и на несколько минут боец становился биомашиной, использующей только навыки, вбитые в мышечную память. Ни мысли, ни чувства, никакая мораль не тормозили солдата, кроме одного — инстинкт самосохранения.
Нет, конечно, мозг не отключался. Зачем, если это, по сути, суперкомпьютер, способный производить такие вычисления, которые не снились блоку управления крейсером.
Просто мозг отсекал всё лишнее, что не нужно для выживания. Вплоть до того, что зачастую мир казался чёрно-белым, чтобы не тратить энергию на восприятие цветов.
Я выбрал себе киборга…
Что может быть крепче, чем сталь? Что может быть логичнее, чем процессор? И что может быть хладнокровнее, чем запущенная программа?
И вот этот киборг, воплощение холодной ярости в моём теле, свёл все данные, полученные в этом зале, прогнал через лишённый сострадания мозг, и получил единственно верный результат — они не охраняют Эвелину, а защищают.
Эта правда лишь вызвала у меня лёгкую улыбку. Остались за бортом нравственные вопросы, потому что сейчас они могли только помешать.
* * *
На миг остальные оракулы застыли, обернувшись на труп своего соратника.
А я, сбросив с плеча другой магострел и вытащив нож, подскочил уже к следующему, намечая удар в поясницу. Мне не было смысла недооценивать противников, я принимал решения исходя из того, что они — сильнее.
Мне не удалось захватить противника врасплох, но это и не было нужно — свистнула совсем рядом с моим лицом сабля, но я выгнулся, метая нож совсем в другого оракула. А вот тот не ожидал, что лезвие, заготовленное для одного, достанется ему.
— Минус два, — без единой эмоции произнёс я, возвращаясь на место старта, где лежал гвардейский магострел.
