Шрифт:
Закладка:
— Кстати, вы потеснили кого-то, чтобы занять эту должность?
— Нет, тут формально числился человек библиотекарем. Но он не работал. Мне же за свою работу не стыдно. И получаю я тут больше всех, наверное, — 11 тысяч рублей.
— Много вам пишут?
— Количество корреспонденции, что получаю, равно тому, сколько вся зона вместе взятая получает.
— Ну и на здоровье, как я понимаю, не жалуетесь?
— Был гипертонический криз. Но в больнице почувствовал себя хуже. Там нельзя ходить, тупо лежишь на кровати. Месяц пролежал, и у меня еще больше давление стало скакать. Я человек действия. Сюда приехал с костылем, а через месяц бросил. В больнице снова взял костыль. Но вот там пришла новая мысль: хочу стать донором. Вообще хорошо бы, чтобы кровь для донорства сдавали заключенные. С одной стороны, больным помогут, с другой, донорство само по себе полезно, с третьей, администрация всегда будет знать, что арестант-донор точно не пьет алкоголь и не принимает наркотики.
— Мысли по поводу освобождения посещают? Чем займетесь?
— Я все воспринимаю философски. Сегодняшнюю свою жизнь за решеткой — как важный, пусть и неприятный опыт. Я четко знаю — в любом случае выстою. Стану мудрее, обрету понимание в каких-то вопросах. Значительная часть жизни впереди, и я войду в нее с новыми компетенциями и новым отношением. Я не знаю, чем буду заниматься — преподаванием, бизнесом, общественной деятельностью. Многие деятели проходили через тюрьму, и я пройду. Но если б вы знали, как хочется на свободу!
Алексеи Улюкаев, «единственным зэк, кто жил по закону»
Почти семь лет назад экс-министр экономики России Алексей Улюкаев, проведя свою первую ночь в СИЗО, сказал фразу: «Не нужно лить по мне слезы. Это просто такой эпизод моей жизни. Я его переживу».
И он пережил. Все годы, проведенные в колонии города Твери, он писал стихи. И вот не так давно вышел (на свободу) Улюкаев и вышел (из печати) сборник его стихов «Тетрадь в клетку».
Тюрьма его не сделала хуже, не исковеркала и не сломала. Но сейчас это не совсем тот Улюкаев, который был «до». Однако его деликатность, интеллигентность и воспитанность, равно как и умение иронизировать над собой, остались при нём.
«Я хороший поэт, который зачем-то влез в министры»
«Если слева закат Европы тебя слепит,
Если справа теснят раскосые богдыханы,
Если сверху течет арктических вод Аид,
Значит ты в России и будешь, давясь стихами,
Точно волчьей желчью, выкрикивать панегирик
Этой мерзлой почве, где панство не приживется,
Где всегда на ногах по четыре гири,
Где плюешь в колодец.
И всё-таки пьешь из колодца».
Мы встретились с Улюкаевым летом 2023 года за чашкой кофе в его кабинете в Фонде экономической политики (он там главный научный сотрудник). По суду, слава Богу, научных степеней пока не лишают, так что Алексей Валентинович — профессор, доктор экономических наук.
— Алексей Валентинович, выглядите вы очень хорошо, но кажется, что-то во внешности изменилось.
— Вот смотрите (Достает три своих книги стихов. — Прим, автора). На обложках мои фото в разные периоды. Заметно, как менялось лицо?
— Да. Оно становилось серьезнее. Морщины — глубже.
— Ну вот и ответ. На лице.
— Давно хотела спросить (ещё с тех пор, как узнала от вас в СИЗО, что вы написали к моменту ареста уже не одну книгу стихов): когда вы начали сочинять?
— Как положено, в возрасте молочно-восковой спелости — то есть лет в 16.
— И про любовь как положено?
— Про любовь, конечно, но не только про любовь. И про бессмысленность бытия уже там было. Писал с 16 до 26–27 лет. Потом стихи прекратились. Другие сферы интересов появились. Я тогда публицистикой начал заниматься (наступало преддверие «перестройки», много чего можно было говорить и писать). Первая публикация была в «Неделе». Потом много публиковался в «Московских новостях» (когда Егор Яковлев был главным редактором). Работал в журнале «Коммунист». Кстати, я член Союза журналистов СССР с 1988 года. Писал в основном об экономике, иногда с политическим уклоном. Не до стихов стало.
Ну а потом стал «большим начальником» и перестал писать вообще (только нормативные акты готовил). Читать тоже практически прекратил в это время. И лишь где-то в 2009-2010-м вдруг, неожиданно для себя начал опять писать.
— Вам не говорили: мол, всё-таки целый министр экономики, а занимается ерундой — стихи пишет?
— Я тогда ещё не был министром. Был первым заместителем председателя Центрального банка. Но вообще говорили, конечно, что-то подобное. Ведь к этому до сих пор относятся как к блажи, к прихоти. На одном эфире как-то мне сказали: «Сергей Лавров, как и Вы, тоже пишет стихи». Я пытался объяснить разницу, сказал, что Лавров это хороший министр, который зачем-то писал стишки. А я хороший поэт, который зачем-то влез в министры. Но остальные думают иначе. И для многих вообще я как экспонат музейный. Вот бородатая женщина, вот говорящая обезьяна, а вот министр-поэт Улюкаев.
— Умеете вы иронизировать над собой!
— Как у Бродского было: «храни, о юмор, юношей веселых». А что ещё остается делать?
— На стихах невозможно сделать себе карьеру при жизни. Хотя помните, Анна Ахматова на суде по обвинению Бродского в тунеядстве сказала: «Какую карьеру делают нашему рыжему»?
Я в одном стихе пишу: «Рыжему делали биографию, седому сделали судьбу».
«Ты с золотую серединой
Спешил расстаться слишком быстро:
Вчера наверх — и стал министром,
Сегодня вниз — в хлев для скотины».
— То, что произошло, изменило вашу судьбу?
— Конечно. Вероятно, если бы не это, я оставался бы в министерстве и занимался чем-то не вполне мне свойственным. Хотя и понимал, что это не совсем моё. У нас вход — рубль, выход — десять.
— Власть портит людей?
— Конечно, портит. По себе знаю. Даже самых качественных людей она портит. Просто самые качественные даже при порче остаются неплохими, а некачественные вообще теряют человеческий облик.
— У Бакунина есть фраза про государственников. «Кажись или будь они в самом деле от природы и мягкосердны, и человеколюбивы, и благородны, суровая логика обрекает их на подлость, на зверство».
— Да, я согласен. Именно так обстоит дело. Ты не можешь жить с волками и не выть по-волчьи, усидеть на двух стульях. Пытаешься, но не получается. От этого чувствуешь огромный внутренний дискомфорт.
«Поменяй вертухаев и зэков местами — ничего не изменится»
