Шрифт:
Закладка:
Внезапно Гурову пришла в голову интересная мысль, и он, воспользовавшись небольшой паузой в монологе Карцмана, спросил его:
– Авенир Исаевич, вот вы сказали, что многих актеров сейчас увольняют. Скажите, вы о многих таких случаях знаете? Например, кого уволили в начале этого года?
– О, да сколько угодно приведу вам таких примеров! – горячо откликнулся на просьбу критик. – Значит так… – старик наклонил голову и закрыл глаза, вспоминая.
Прошло две минуты, потом еще три, и тут Гуров, к своему удивлению, заметил, что старичок начал посапывать. Стало быть – уснул. Лев Иванович улыбнулся и решил было не мешать Карцману, но тот вдруг резко открыл глаза и, подняв голову, посмотрел на Гурова с хитрым выражением лица, а затем как ни в чем не бывало сказал:
– Во-первых, были уволены, а вернее, ушли сами пять человек из Театра на Таганке. По слухам, там случился очередной раскол на почве несогласия с политикой худрука и урезанием зарплаты. По Москве это пока все. Во-вторых, трех человек уволили из Музыкально-драматического театра в Ивантеевке, но там не актеры были уволены, а персонал. Потом, одного заслуженного артиста уволили из Мытищинского театра. Но тот, можно сказать, сам напросился – уж очень пил милейший Иван Аристархович! На спектакли опаздывал, нетрезвым на сцену выходил… От него даже жена два года назад ушла и дочку с собой забрала. Талантливый был артист, это я вам говорю, но… Ну, и в‐третьих – самый большой и скандальный случай по причине увольнений случился в Чаплинском драматическом театре. В начале этого года… Целых шесть человек были уволены! Да! А ведь это один из старейших театров нашей области! И хочу вам сказать, молодой человек, что играли на его подмостках весьма достойные люди – настоящие мастера! Таланты!
– А почему их уволили? Не знаете?
– Как это я не знаю?! Да я все знаю! – возмутился старичок. – Нет ничего такого в театральном мире, чего бы я, Карцман, не знал, молодой человек! И вы это должны знать! А уволили их из-за глупости и спесивости худрука, который был назначен на эту должность всего полгода назад – этакий молодой тридцатипятилетний прощелыга. Сам я этого пройдоху не видел, но верю тому, кто мне о нем рассказывал. Да! Так вот ему, этому птенцу желторотому, представьте себе, хотелось, по его словам, освежить кулуары и привлечь в театр молодое поколение. И знаете ли вы, каким образом он начал освежать, так сказать, репертуар? Отверг все старые постановки, всю классику! Пригласил какого-то модного среди современного бомонда драматурга с инновационными, так сказать, взглядами и погнал такую халтуру, что все актеры за голову схватились!
– А отчего же терпят-то? Почему никуда не жалуются?
– Молодой человек! – Карцман вздернул подбородок. – Вы мне скажите, кто из нас сейчас работает в органах власти – вы или я? Разве вы не в курсе, что все сейчас продается и покупается? К слову сказать, этого нового худрука Чаплинского театра назначил его собственный тесть, который сидит в областном, так сказать, культурном кресле и потому имеет возможность назначать на такие ответственные руководящие должности своих бесталанных родственников.
Карцман поджал губы и умолк, глядя на Льва Ивановича таким убийственным взглядом, что Гуров почувствовал себя ужасно виноватым – словно это именно он сам взял и назначил своего бестолкового зятя руководить Чаплинским театром.
– Так, значит, этот художественный руководитель… – Лев Иванович решил подтолкнуть старичка-критика к продолжению разговора, но тот фыркнул, встал с кресла и, протянув Гурову свою маленькую руку, произнес, давая понять, что аудиенция закончена:
– Было приятно познакомиться с вами, молодой человек. Надеюсь, что уж вы-то разделяете мнение своей супруги о том, что театр должен оставаться чистым от всей этой современной чепухи, разврата и ханжества?
– Конечно же, разделяю и всячески поддерживаю, – с деланым жаром и немного растерявшись от такого резкого окончания разговора, ответил Лев Иванович. – Премного вам благодарен, Авенир Исаевич, за вашу помощь следствию.
– Следствию? – нахмурился старик, словно что-то вспоминая. – Какому следствию? Разве вы не из «Литературной газеты»? – Старенький критик, словно очнувшись и вспомнив что-то, стукнул себя ладонью по лбу и воскликнул: – Ах, ну да! Вы же от Машеньки Гуровой! Вы ее муж, – констатировал он, а потом как-то сник и тихо произнес: – М-да. Старость, молодой человек, старость… Память уже не та…
Карцман проводил Льва Ивановича до порога и, когда полковник уже выходил за дверь, неожиданно сказал ему в спину:
– Беда всех уволенных актеров в том, что они потом нигде не могут пристроиться, реализовать себя, так сказать. Уйти из театра, в котором ты проработал долгие годы, – это для многих сродни смерти. Причем смерти не театральной, не временной, как на сцене, а настоящей – с болью, кровью и небытием. То есть это настоящая трагедия! И притом не такая, как показывают на сцене, а в самом прямом смысле этого понятия. Так-то. Передавайте Машеньке привет и нижайший поклон, молодой человек.
27
Выйдя от старика Карцмана, Гуров позвонил Крячко.
– Ты еще на месте, коллега? – весело спросил он.
– Вот, с Опером гуляю, – ответил Станислав. – Решил тоже пораньше уйти, а по пути заскочить в Театр на Таганке и поговорить с его руководством. Может, оно кого-то из наших артистов-аферистов знает. А ты отчего такой радостный? Неужели старичок и вправду чем-то помог?
– Еще как помог! – ответил Лев Иванович. – Вернее, подсказал мне одну интересную мысль и снабдил кое-какой сопутствующей информацией. Сейчас поделюсь с тобой и тем, и другим и с легким сердцем поеду домой. Так вот, когда Авенир Исаевич сказал мне, что сейчас в театральных кругах стали слишком уж часто случаться увольнения профессиональных актеров, я и подумал, что наши с тобой ребята именно из этого контингента – из уволенных.
– Интересно знать, почему это ты так подумал? Хотя постой! Я, кажется, понял твою логику. Все аферы были совершены в разгар летних выездных спектаклей и в рабочие дни. Хотя… У актеров ведь суббота и воскресенье самые что ни есть рабочие дни…
– И это тоже, – согласился Гуров. – Если бы актеры были заняты в спектаклях, то днем бы они были
