— Выучились на нашу голову.

Многоголосый людской гомон все возрастал, и вскоре уже было сложно разобрать, кто o чем говорит. Кто-то уже сцепился друг c другом, не обращая внимание на меня, другие громко требовали подвергнуть «эту Шабанову» показательной порке, a третьи напоминали про гласность. Пока еще не очень смело, но все же.

— Товарищи, попрошу тишины! — я поднял обе руки, чтобы привлечь внимание толпы. — Тишина, товарищи! В новой газете, как и в основной, есть специальные вырезные бюллетени. Вы можете проголосовать за того, кто вам больше нравится. Точнее, не он сам, a его точка зрения. А те, кто не нравятся или кто глупости болтает — те голосов не получат, вот в следующем номере, когда мы выложим результаты, все и узнаем правду. А хотите — письма пишите в редакцию. Самые интересные опубликуем.

— Я проголосую! — вновь зашумел старик в телогрейке. — Мы всю эту контру на чистую воду выведем! По соседям пройдусь, всех голосовать заставлю!

— А вот заставлять никого не надо, — предостерег я. — Все это по желанию должно быть.

— Это уж мы сами решим! — крикнул горлопан. — Обмельчали большевики! Сталина на вас нету!

— Замолчите, товарищ! — осадили его. — Редактор же и говорит, что надо проголосовать за того, кто тебе близок. Вот вам Жеребкин нравится, за него и галочку ставьте.

— А тебе что, не нравится? Ишь ты, контра!

— Я, между прочим, второй секретарь райкома КПСС, — тот, кого старик обозвал «контрой», вышел вперед, и теперь я тоже узнал его. — Партия открыта для дискуссий, a не кликушества. Не позорьте членский билет. Если он у вас, разумеется, есть.

Козлов, второй по важности человек после Краюхина, стоял как неприступная скала в своей мощной коричневой дубленке и меховой шапке. Усы щеточкой на круглом лице делали его похожим на бригадира строителей или на боцмана — почему-то второй секретарь вызывал у меня такие ассоциации. Но именно такая c виду простецкая внешность, если не считать дорогую одежду, внушала людям доверие. Что вот, мол, наш партиец, из народа.

— А я что? — скандальный дедок, бормоча, попятился. — Я ничего, свои мысли высказываю токмо…

— Здравствуйте, товарищ Кашеваров, — Козлов протянул мне широкую пролетарскую ладонь.

— Доброго дня и вам, — я ответил на рукопожатие.

— Интересно получилось… — он ткнул толстым пальцем в газетный стенд. — Живая такая дискуссия, острая. У нас в райкоме тоже все зачитались. Язвы, так сказать, общества изучаем. Всего хорошего!

Козлов, чуть приподняв шапку и показав залысину, вежливо откланялся и пошел дальше пешком вдоль по улице. Многие проводили его внимательными взглядами, o чем-то шушукаясь.

— Вот человек, — говорил кто-то. — Явно ведь «Волга» персональная есть, a прогуливается на своих двоих.

— Ему полезно, — язвительно сообщил другой.

Завязалась новая дискуссия, но тему фигуры второго секретаря собравшиеся быстро замяли. Как-никак, я тоже был представителем номенклатуры, и в моем присутствии обсуждать членов КПСС народ опасался. Тем более что и желающих-то, как я понял, было немного. А вот само то, что на страницах газеты высказываются столь одиозные личности вроде Голянтова, людей точно привлекало.

— А-айй! — тем временем заорал кто-то, потом громыхнул трехэтажный мат.

[1] Кегль — размер типографского шрифта по вертикали, включая выносные элементы (например, точки буквы Ё или диакритический знак в Й).

[2] Фернанделька — вязаная шапочка c помпоном и козырьком. Изготавливалась под маркой Tonak в Чехословакии. Она же «монголка», «лопата», «вольтовка» и «фирманделька». В 1980-х ee любили носить казанские группировщики, то есть члены молодежных банд.

Глава 19

Едва я отошел от газетного стенда на пару десятков шагов, как в толпе все же возник конфликт. Люди расступились, явив моему взгляду клубок из двух сцепившихся парней. С одного слетела фернанделька, это был тот самый работяга, возмущавшийся колонкой Аэлиты Ивановны, второй подслеповато искал в снегу упавшие очки, не обращая внимания на удары.

Я в несколько прыжков подскочил поближе, схватил ближайшего из драчунов, из толпы выбежали несколько мужчин, стали мне помогать. Оказалось, что в драке участвовали трое — одного я в пылу не заметил, a он пытался ухватить за ноги парня в фернандельке, зажимая при этом разбитый нос левой рукой. Раздался милицейский свисток, буквально из ниоткуда появились патрульные.

— Спокойно, граждане! — голос одного из милиционеров гремел, будто из мегафона. Вот есть у некоторых людей такие луженые глотки. — Расступитесь!

Я помог подняться парню, который наконец-то нашел в снегу свои очки и теперь пытался оттереть линзы. Крепкий мужчина c красными, явно обмороженными в прошлом руками без перчаток сдерживал второго драчуна в фернандельке. Тот не сопротивлялся, и крепыш ослабил хватку.

— Спасибо, — поблагодарил меня интеллигентного вида пострадавший и водрузил на нос перекошенные очки.

— Так, что здесь произошло? — строго спросил второй милиционер c выбивающимися из-под шапки рыжими вихрами. Усы у него при этом были почти белыми. — Кто драку начал?

— Он! — работяга в фернандельке указал на очкарика. — Мы c ним поспорили по поводу статьи! Я говорю, не надо заводы закрывать, a он говорит…

— Так, без лирики! — прервал его рыжий сержант. — То есть конфликт произошел на почве обсуждения прессы?

— Ну да, — обрадовался работяга. — Я ему, — он ткнул пальцем в интеллигента, — начинаю объяснять, что можно без отрыва от производства, a он… Раз! И в бочину мне, гад!

— Я? — искренне изумился очкарик. — Позвольте! Я музыкант, я не привык драться! Что значит «в бочину»? Это вы меня толкнули и уронили!

— Кто что видел? — спросил громкий патрульный.

— Да никто ничего не видел! — ответил кто-то из толпы. — Все статьи обсуждали, a потом эти кулаками давай махать!..

— Никто ничего сообразить-то не успел, — подтвердил мужик c обмороженными руками. — Потом только начали их разнимать.

— Погодите, a где третий? — спросил я, поняв, что меня все это время смущало.

— Какой третий? — повернулся ко мне рыжий патрульный.

— Участников драки трое было? — обратился сразу ко всем громкий. — Или больше?

— Двое же! — сказала женщина в бесформенной шубе. — А, нет! И вправду же кто-то помогать сразу бросился! Приятный такой мальчик! Вот же он!

— Это не я! — возмутился тот, на кого она указала.