Шрифт:
Закладка:
Я чувствовал, что меня поглощает тьма. Свет стал невыносим, я начал болезненно реагировать на него. Если в комнату проникал солнечный луч, он вызывал у меня боль не столько в глазах, сколько в мозгу. Словом, я впал в транс, как зверь в зимнюю спячку. И выглядеть стал соответственно: как медведь, залегший в берлогу. Как-то утром поймал себя на мысли: все труднее и труднее становится раздвигать шторы и занавески, все труднее солнечному лучу пробиться ко мне в квартиру. Я перешел на иное освещение – настольную лампу и ночник над кроватью. Они давали ровно столько света, сколько было необходимо, чтобы разобрать слова на странице, и не больше.
Так, глуша водку, я жил во тьме, подобной тому забытью, в которое проваливался, когда меня одолевала усталость. А что касается солнечного света, так я и забыл, что это такое. Вернее, мне было наплевать на него. Улица потеряла свой притягательный интерес. И вообще внешний мир потерял для меня свой смысл. Как бы перестал существовать. Я хотел одного – остаться в одиночестве. Так и вышло.
Я внушал себе, что у меня всё в порядке и мне не страшно. Но за этой бравадой крутого агента из СВР скрывалось паническое настроение, какого я никогда прежде не знал. Я бы свихнулся, когда бы не соломинка, за которую я держался. Единственным, что связывало меня с реальностью, стала отчаянная попытка собрать всю возможную информацию о Булгакове у Эдуарда Хлысталова и тех, кто имел к этому отношение. Я отчаянно работал, читал, писал и думал, и этот конвейер крутился в безостановочном режиме и не было возможности что-либо изменить. В этом я отдавал себе полный отчет.
Хотелось узнать мир, в котором Булгаков рос и работал как писатель, драматург, становясь мастером. Чем больше я читал о нем, тем отчётливее он воскресал перед моими глазами. На глаза мне попалось имя командора тамплиеров А.А.Карелина, и в сердце вспыхнул тёплый огонёк: я вспомнил о непоследовательности литературоведа и логика П.С. Попова и его скрытой неприязни к командору. Мне страстно хотелось доподлинно докопаться до тайного Ордена тамплиеров, движущей силой которого являлся А.А. Карелин. Многие члены этого общества оказали магическое влияние на Булгакова. Как тот же актёр Михаил Чехов, гениально сыгравший Хлестакова в «Ревизоре», и скоро откочевавший в Германию. Однако документальных ссылок на их непосредственные контакты не было. Прямых подтверждений того, что Булгаков принадлежал к тайному сообществу Ордена тамплиеров, я нигде не сумел найти. Но, согласно косвенным признакам Булгаков в московский период находился в окружении людей, входивших в него.
Прочитав у А.Л. Никитина комплиментарную характеристику командора Карелина, я прямо-таки загорелся страстью побольше узнать об этом необыкновенном человеке, одарённой личности и рыцаре с заглавной буквы. Правда, появились смутные предчувствия: а что,
если «зомби» Карелин был управляем извне? Что, если он использовал темперамент и талант Булгакова в своих целях или целях того, кто за ним стоял? Уж я-то знал, что такое «зомби». Как не знать об этом бывшему сотруднику СВР…
И еще одна загадка ставила меня в тупик: у Булгакова были женщины, но упоминалось только о трёх из них – только женах. Было предчувствие, что кто-то тщательно вытравливал женские «следы» из биографии великого писателя, оставляя на роль единственной и неповторимой последнюю супругу мастера – Елену Сергеевну.
Чем больше я читал о Булгакове, тем больше хотелось его расшифровать. Как иначе можно понять суть личности драматурга и писателя – того, кто жил литературой, грезил литературой? День и ночь я читал его произведения, слушал вслух его опусы в исполнении артистов. И от полного погружения в булгаковские сферы боялся, что сойду с ума. Право же, было от чего свихнуться. Громоздишь на голову наушники, ставишь лазерный диск – и тебя трясет, тело раскалывается на части. Но я все же продолжал слушать божественные тексты мастера, время от времени задаваясь вопросом: что за энергия поддерживает меня? Ведь требовалась масса сил, чтобы продолжать заниматься тем, чем я занимался. Без устали и практически без сна!
Я жил как будто в тесном союзе с мастером или, если так можно выразиться, делил одиночество с Булгаковом; а тот становился для меня осязаемым физически, живее всех живых. Закрывал глаза и видел его небольшую голову, на которой красовалась шапочка с вензелем «М». Он склонился над моим письменным столом, над листами бумаги, на которых были написан текст некоего произведения с промельками гениальных фраз.
Порою Булгаков зримо представлялся мне с пенсне в правом глазу, одетым в джентльменскую тройку – тут он смахивал на шаляпинского Мефистофеля. А то он вдруг превращался в моложавого мужчину, никому не доверяющего, собравшего волю в кулак и готового дать сокрушающий отпор. Он никому не доверял с первой встречи. Иногда я видел его Воландом в широкополой шляпе, в черном облегающем фигуру пальто. Он хотел выглядеть аристократом, независимым и свободным от завистников и соглядатаев тоталитарного общества. В высоких кабинетах тамошнего истеблишмента Булгакова, скорее всего, пытались превратить в дрессированного медведя. Чтобы было как в цирке: «Встань, мишка, на задние лапы, ну-ка, ну-ка… Ай, молодец!..» Но вряд ли такое могло произойти. Михаил Афанасьевич никогда не прогибался перед властью предержащими…
И тут же на память пришёл прецедент: во МХАТе, где работал Булгаков, позвонила дама из Реперткома. Мастер взял трубку телефона. В конце разговора дама поинтересовалась: ну как там ваш Булгаков уже перестроился? Он ответил с сарказмом: да перестроился на сто процентов, вчера, в
