— Скажите нам, как только его заметите.

— Да ты расслабься, — говорит водитель Пульте. — Тебе же лучше, если тебя поймают и арестуют. А вот мне от этого хуже будет — мне надо на жизнь зарабатывать. Так что не беспокойся, я скажу. — И он громко включает музыку в стиле нотеренья[14].

Но Пульга сидит выпрямившись и, как орел, зорко вглядывается в горизонт.

Я смотрю на обочину дороги, темную оттого, что вдоль нее густо растут деревья. В памяти всплывает образ малышки с единорогом в рюкзачке, и я представляю, как она идет в этой сгущающейся тьме. К горлу подступает ком, сердце сжимается. Я вижу девочку уставшей, с печальными глазами, но с растянутыми в улыбке губами. Хорошо, что Пульга тогда увел нас и малышка с ее матерью не сели с нами в этот микроавтобус, — не хочу знать, какая судьба их ждет.

Движение замедляется, и перед нами образуется длинная вереница красных огоньков — стоп-сигналов впередиидущих машин. Мое тело напряжено. Громкая музыка — все эти рожки и аккордеон — кажется странной здесь, в автобусе, где каждый — как сжатая пружина, готовая в любую секунду распрямиться. На приборном щитке светятся часы, и я слежу по ним, как утекают минуты.

Мы застываем в неподвижности, и так проходит довольно много времени. Неожиданно телефон на приборном щитке начинает светиться. Водитель опускает на него взгляд и тут же перестраивается в крайний правый ряд шоссе. Ему сигналят.

— Вот оно, выходите! Que Dios los guarde! Бог в помощь! — выключив музыку, кричит водитель. — Выходите, выходите!

Двери открываются, начинается суета, все хватают свои вещи, просят друг друга поторопиться, и мы вываливаемся на обочину шоссе. Я вижу женщину, бегущую с четками в руках, она исчезает среди деревьев и густого кустарника.

— Чико! Крошка! — зовет Пульга.

Я хватаю руку Чико и тяну его за собой, стараясь не терять из виду Пульгу, который устремляется к лесу. Он оборачивается, ищет нас взглядом, но продолжает бежать вперед.

— Мы тут. — Я догоняю его и цепляюсь за рубашку.

Путаясь в траве, которая шуршит под ногами, спотыкаясь о корни, мы бежим не останавливаясь, даже когда ветви хлещут по лицу, а кусты и листья цепляются за одежду. В животе все сжалось, сердце барабанит.

Рюкзак мотается из стороны в сторону вместе с тяжелыми бутылками, в которые мы набрали в шелтере питьевой воды. Чико крепче сжимает мою вспотевшую ладонь, когда она начинает выскальзывать из его руки.

— Не бойся, Чикито. — Мне хочется успокоить его. — Я тебя не брошу.

Но он издает негромкие звуки. Они сильно напоминают писк раненого или перепуганного зверька, и от этого становится еще хуже. Я сильнее вцепляюсь в его руку.

— Не бойся! — повторяю я, пока мы петляем среди деревьев.

Пульга впереди, он бежит по неровной местности очень быстро, как горный козлик. Его невозможно догнать. Он кричит: «Быстрее, быстрее!» — и мы припускаем, бежим через эту темноту, навстречу другой темноте. Навстречу тем, кто хочет нас ограбить, навстречу представителям властей, которые уже поджидают нас, зная, что водители высаживают мигрантов перед полицейскими постами. Или хуже того — навстречу наркоторговцам, которые схватят нас и будут держать у себя, пока наши семьи не заплатят выкуп.

Мы несемся вперед. Все во мне сотрясается от бега, и кажется, что внутренности вот-вот выпадут. На какое-то мгновение в мозгу вспыхивает мысль: «Я не смогу. Тело сейчас откажет». Но потом я вспоминаю, с чем уже справилось мое тело, в каких переделках ему довелось побывать и что ему предстоит, если я не продолжу бег. Тут же страх выбрасывает в кровь новую порцию адреналина, и я несусь дальше, не сбавляя темпа, пока Пульга наконец не притормаживает. Мы движемся все медленнее, пока в конце концов не переходим на трусцу.

Часть вторая. Donde Vive La Bestia Там, где обитает «Зверь»

— Стойте, — просит Чико. — Остановитесь… хоть на минуточку.

Мы наконец останавливаемся, и он без сил валится на землю.

— Нужно… двигаться дальше… — с трудом произносит Пульга.

Однако он и сам стоит, согнувшись пополам, пытаясь перевести дух. Я падаю рядом с Чико, и где-то с минуту все молчат. Потом Чико начинает кашлять, стараясь отдышаться. Его кашель превращается в плач. Все мое тело гудит, ноет. Голова под мокрыми волосами чешется. Такое чувство, что я состою из миллиона жужжащих пчел. Глаза жгут слезы.

— Все нормально, — шепчет Пульга. — Просто это первый бросок, вот и все. Дальше будет легче. — Но голосу него высокий, неестественный, и это пугает.

— Да-а… — скулит Чико.

— Все будет хорошо, — говорю я, обнимая его одной рукой.

Потом, когда нам удается наконец восстановить дыхание, мы снова встаем. У меня дрожат ноги, и я не знаю, от страха это или от адреналина.

— Значит, так, — говорит, глубоко дыша, Пульга. — Короче, нам надо топать где-то пару часов. Двигаться будем на северо-восток: представьте себе дугу, которая огибает блокпост, вот по ней мы и пойдем. Тут много деревьев и других укрытий, но идти так долго надо просто ради безопасности.

Под ногами хрустят сухие ветки, и мои глаза стараются приспособиться к этой бескрайней тьме. Луны совсем не видно, хотя я то и дело ловлю ее слабый свет» пробивающийся сквозь ветки деревьев.

— Час будем идти вдоль шоссе, постепенно удаляясь от него, а потом еще час — приближаясь, — объясняет на ходу Пульга.

Я протягиваю руку и хватаюсь за его рюкзак, потому что почти ничего не вижу. Потом беру руку Чико и предлагаю ему держаться за мой рюкзак.

— Только шуметь нельзя, — снова шепчет Пульга. — Потом поймаем другой микроавтобус. Посмотрим, как далеко он нас увезет.

— Прежде чем нам опять придется так бежать? — спрашивает Чико.

— Да, — отвечает Пульга.

— И так сколько раз? — интересуюсь я.

Между ног у меня какая-то скользкая влага, я не могу понять: кровь это, пот или внутренности. Я говорю себе, что прокладки у меня достаточно толстые и все обойдется, тело справится. Надеюсь, так оно и будет.

— Не знаю… — говорит Пульга. — Столько, сколько тут блокпостов.

И дальше мы идем в молчании, держась друг за друга.

Ночь стоит тихая, ее нарушают только издаваемые нами шорохи, а порой и неясные шумы неподалеку. Может, это какие-то животные, может, кто-то из тех, кто был с нами в автобусе, а может, те, кто был здесь еще до нас.

Мы никого больше не видим, но ощущаем разлитый в воздухе страх тех, кто плутал тут раньше, как будто деревья и кусты впитали его в себя.

Кажется,