— Возможно, ты услышишь шум, не пугайся. На тебе АУРИН.

Бастиан кивнул и вошел в дверь.

Перед ним была великолепно убранная комната с колоннами и резными сводами. В углу стояла кровать под пологом, в другом углу в бассейне поблескивала золотистая вода, на столике был накрыт богатый ужин. Бастиан досыта наелся и напился, потом разделся, оставив на себе только амулет, и шагнул в бассейн. Он долго плескался в теплой воде, нырял и отфыркивался. Ему показалось, что люстры приглушили свет. Он вышел из воды, вытерся и снова оделся.

Вдруг раздался треск, гром и грохот, будто сорвалась и раскололась громадная льдина, и долго еще слышался постепенно утихающий стон.

У Бастиана забилось сердце, но он вспомнил слова Граограмана, что беспокоиться не следует.

Звук больше не повторился. Но тишина казалась еще страшнее. Бастиан открыл дверь и заглянул в пещеру. Вначале он не заметил никаких перемен, но люстры едва горели и здесь, потом свет их стал пульсировать — как сердце. Лев лежал в прежней позе и, казалось, смотрел на Бастиана.

— Граограман! — тихо окликнул Бастиан. — Что случилось?

Лев не отозвался и не пошевелился, но глазами следил за его приближением. Помедлив, Бастиан протянул руку, чтобы погладить гриву, но отпрянул: грива была жесткая и холодная, как камень.

Бастиан не знал, что делать. Он увидел, что створки входной двери медленно отворились, и, только выйдя наружу, он спросил себя, что, собственно, он надеется тут найти. Ведь в пустыне нет никого, кто бы мог спасти Граограмана.

Но никакой пустыни больше не было!

Ночная темнота засветилась и засверкала. Миллионы крохотных ростков проклюнулись из песчинок, снова ставших семенами. Перелин, ночной лес, набирал силу.

Бастиан вдруг понял — то, что Граограман окаменел, как-то связано со всем этим.

Он вернулся в пещеру. Свет в люстрах едва мерцал. Бастиан добрался до льва, обнял его могучую шею и уткнулся лицом в его гриву. Теперь и глаза льва стали черными и мертвыми, как скала. Последняя вспышка света — и стало темно, как в могиле.

Бастиан горько заплакал, и каменная морда льва повлажнела от слез. Наконец он улегся между могучими лапами, свернулся калачиком и заснул.

Глава XV

ГРАОГРАМАН

Бастиан протер глаза. Он сидел между лапами льва, громадный зверь с удивлением взирал на него сверху. Люстры в пещере снова горели вовсю.

— Ах, — удивился Бастиан. — Я думал, ты окаменел.

— Так оно и было, — отвечал лев. — Я умираю каждый день, когда наступает ночь, а наутро оживаю снова.

— А я думал, это навсегда.

— Так оно и есть — всякий раз навсегда, — загадочно подтвердил лев.

Он встал, потянулся и начал бегать по пещере, разминая мышцы. Его шкура и шерсть пламенели все ярче, принимая ту же окраску, что и мраморные плиты пола. Вдруг он остановился и взглянул на мальчика:

— Это из-за меня ты плакал?

Бастиан молча кивнул.

— Тогда ты не только единственный, кто спал в лапах Цветной Погибели, но и единственный, кто оплакал его смерть.

— Ты всегда один? — тихо спросил Бастиан.

Лев отвернулся и повторил, рыча:

— Один… — Слово эхом отразилось в пещере. — Мое царство — пустыня, и она же — мое творение. Куда я ни повернусь, всё вокруг обращается в пустыню. Я ношу ее в себе. Я составлен из смертоносного огня. Что же может сопутствовать мне, кроме вечного одиночества?

Бастиан печально молчал.

— Ты, господин, — с горящими глазами лев подошел к мальчику, — ты, носящий знак Детской Королевы, ответь мне: почему я умираю каждую ночь?

— Чтобы в пустыне мог вырастать ночной лес Перелин.

— Перелин? Что это такое?

И Бастиан рассказал ему о чуде джунглей, состоящих из живого света.

— И все это, — заключил он, — возможно только тогда, когда ты превращаешься в камень. Но Перелин поглотил бы все кругом и задушил сам себя, если бы ему не приходилось каждое утро рассыпаться в песок, как только ты проснешься. Перелин и ты — вы связаны друг с другом.

— Господин, — сказал Граограман, обдумав все это. — Теперь я вижу, что моя смерть дает жизнь, а моя жизнь несет смерть. И то и другое хорошо. Теперь я понял тайну моего существования.

Он медленно и торжественно отправился в темный угол пещеры, и Бастиан услышал, как там что-то зазвенело. Вернувшись, Граограман склонил голову и положил к ногам Бастиана какой-то предмет.

Это был меч.

Но выглядел он не слишком привлекательно. Стальные ножны проржавели, а рукоять была как у детской сабельки, выструганной из деревяшки.

— Можешь дать ему имя? — спросил Граограман.

— Булат, — сказал Бастиан, задумчиво разглядывая меч.

В тот же миг меч сам по себе выскользнул из ножен и влетел Бастиану прямо в руку. Теперь он увидел, что лезвие его состояло из ослепительного света, плотного, как сталь, но невесомого.

— Этот меч, — сказал Граограман, — ждал тебя с незапамятных времен. Прикоснуться к нему может лишь тот, кто скакал на моей спине, ел и пил у моего очага и купался в моей воде. Теперь ты дал ему имя, и он принадлежит тебе.

— Булат! — прошептал Бастиан, жадно любуясь, как свет играет на лезвии. — Ведь это волшебный меч, не так ли?

— Ни сталь, ни камень, ни другой материал не могут противостоять ему. Но его нельзя принуждать. Ты можешь применить его, только если он сам прыгнет тебе в руку. Горе тебе и всей Фантазии, если ты вынешь его из ножен по собственному желанию!

— Я всегда буду помнить об этом! — пообещал Бастиан.

Меч скользнул в ножны и снова стал тусклым и неприметным.

— А теперь, господин, бежим в пустыню, — предложил Граограман.

Бастиан вскочил на него верхом, и они помчались. Утреннее солнце вновь поднялось над горизонтом, ночной лес давно рассыпался в пыль. Они носились по цветным холмам и дюнам, как пылающий вихрь. Весь мир обратился в единый свист ветра, будто Бастиан мчался на огненной комете.

К полудню Граограман вдруг остановился.

— Вот на этом месте, господин, мы встретились вчера.

Бастиан огляделся, но не нашел ни голубого, ни