потом передавал его кому-нибудь из тех журналистов, которым доверял. Спиро, например. В некоторые зарубежные газеты тоже писал специально, есть его письма. Но это не интервью, это заявления для печати.

– Ощущал необходимость высказаться публично?

– Понимаете, какое-то время во всем мире люди жили с ощущением, что рядом великий человек, мнение которого по любому поводу им крайне интересно и важно. То есть многие ждали, что скажет Толстой, даже ошибочное его мнение казалось важнее обкатанного профессорского или газетного трюизма. Оттого даже у самых духовно независимых и сильных современников, каковы, к примеру, Чехов или Блок, одна мысль о возможной смерти Толстого вызывала сознание огромного духовного сиротства.

«– Вот умрет Толстой – все к черту пойдет! – говорил Бунину Чехов.

– Литература?

– И литература».

Из интервью Д. Ризову, журнал «Мисъл» (Болгария), 1900 г.

<…> Толстой <…> накинулся на политику, и я впервые услышал, чтобы столь малым количеством слов была определена самая слабая и самая несимпатичная сторона политики. Судите сами:

– Вообще говоря, я не люблю политики, – промолвил Толстой, – часто она объединяет людей, между которыми нет никакой внутренней связи, но которые идут вместе под знаменем общей ненависти. Существует ли союз более жалкий? Необходимым элементом всякого союза должна быть любовь, а не ненависть. Лишь любовь может сцементировать людей и дать им истинную силу и значение…

И по известной ассоциации со своей идеей Толстой добавил:

– Не люблю я и газет. Бывая в Москве, я время от времени просматриваю «Русские ведомости», но и их регулярно не читаю. А знаете почему? Не терплю я начальственного тона газет. Берешь, к примеру, какую – нибудь газету и встречаешь в ней статью, которая излагает известные взгляды по известному вопросу, но с такой уверенностью в собственной непогрешимости, словно только эти взгляды самые правильные. По тому же вопросу в другой газете видишь статью, высказывающую совершенно противоположные взгляды, но абсолютно с той же самоуверенностью. Берешь третью газету, там встречаешь третьи взгляды и т. д. Хотя, в сущности, лишь одна из газет права, а может быть, и ни одна не права, а прав некий господин, который ещё не высказал в печати своего мнения по этому вопросу. Зачем же тогда этот начальственный тон, который только сеет ненависть между людьми?..

Меня разобрал смех при этой «головомойке» газетчикам, и я поспешил признаться, что хотя я сейчас и чиновник, но постоянная моя профессия – журналистика. Толстой очень мило засмеялся и сказал:

– Тогда помните, когда приметесь за журналистику, что не следует говорить с папской непогрешимостью по вопросам социальным и политическим. Один Бог знает, кто когда – нибудь будет прав по этим вопросам. Незачем, следовательно, «копья ломать»… Разумеется, вы должны писать и говорить то, в чём вы искренне убеждены, но никогда не доказывайте свою правоту начальственным тоном. А главное, старайтесь вносить сколь можно больше любви и справедливости в отношениях между людьми. Только в этом отношении не бойтесь, что ошибетесь, даже если переборщите со своим тоном…

– Владимир Яковлевич, будете продолжать поиск интервью? Или работа для Вас завершена?

– На нынешнем этапе – да, завершена. Но я всегда о ней помню. Потому что наверняка до дна не дошёл, а собрал 50 процентов, может, 70 процентов того, что существует. Однако сегодня нужна совершенно новая методика обследования газет и журналов, методика компьютерного века. К счастью, уже почти разобраны папки с вырезками из иностранных газет, хранящиеся в Государственном музее Л.Н. Толстого. Эти вырезки собирали ещё при жизни Толстого его секретари и Софья Андреевна. Я хочу с помощью этих материалов кое – что проверить, может быть, и найти какие – то зацепки для дальнейшей работы.

– Значит, книгу пока не собираетесь издавать?

– Отчего же? Вторая книга – о зарубежных интервью – уже почти готова. В первой было тридцать листов, во второй – около пятнадцати. Когда я найду издателя, который бы так же горел этой идеей, как я, с его помощью либо соединю их вместе, либо опубликую отдельный сборник «Толстой разговаривает с миром». Пока это кажется утопией, впрочем, как и многие проекты в области филологии. У меня такое ощущение, что, держа до востребования эти зарубежные интервью, я, что называется, сижу на золоте. И, признаюсь, потому и согласился на наше с Вами, Ирина, интервью, что не хочу неким Кощеем Бессмертным скаредно скрывать от мира эти драгоценности.

Юрий Соломин: «В театре нужно играть долго»

В дни, когда в Малом театре идет поставленная Сергеем Женовачем в ноябре 2000 года пьеса Грибоедова «Горе от ума», – сплошные аншлаги.

Прекрасный актерский ансамбль, открытие новых звезд, нестандартное прочтение классической комедии, оригинальная работа художника А.Д. Боровского – этого ли недостаточно, чтобы объявить постановку хитом сезона? И, как следствие, привлечь к театру новых зрителей? И, тоже как следствие, представить в 2002 году кандидатуру исполнителя одной из главных ролей Юрия Соломина на Государственную премию России, а сам спектакль и все того же Соломина номинировать на театральную премию «Золотая маска»? Так получилось, что, несмотря на интересные работы молодых актеров, занятых в «Горе от ума», все-таки именно роль Фамусова (Соломина) оказалась тогда самой свежей, самой неординарной, самой яркой. И, как ни странно, самой центральной.

Чтобы подтвердить это свое впечатление, через год я еще раз пошла на ту же постановку. Все осталось на своих местах: так же переполнен был зал, так же хорош спектакль и интересны трактовки образов… Хотя кое-что в спектакле (живой ведь организм) изменилось: непостижимым образом за короткий срок он приобрел легкий, но все же налет академичности. А может, тому причина – сами стены академического театра? Больше свои ощущения я проверкам не подвергала, но достаточно сказать, что спектакль игрался на той же сцене и в 2019 году: он все так же пользовался успехом у публики и каждый раз на сцену выходил неизменный Фамусов-Соломин.

Тогда, в 2002 году, вышагивая вслед за провожатым по длинным-предлинным и для непосвященного человека запутанным коридорам Малого театра на встречу с Соломиным, я автоматически отмечала царящий везде порядок и чистоту. А войдя в кабинет художественного руководителя театра, и вовсе восхитилась интерьером, старинными часами, лепниной…

– Юрий Мефодьевич, – говорю, – у вас здесь такое великолепие, такие длинные коридоры, такое огромное хозяйство! Как театр в нынешних условиях выживает?

– Вот так и выживает!

– ?

– За счет традиций. В нашем доме, а это наш дом, традиционно берегут все, что было сюда принесено или подарено, или куплено 200 лет назад. Вы могли убедиться, как мы это