— Зачем мне тебе отвечать? — спросил Андрэс, скосив на неё глаза. — Если я не сделал этого до сих пор, почему ты думаешь, что скажу сейчас?

— Потому что я могу взять тебя с собой, когда сбегу, или оглушить и оставить здесь, — поделилась своими соображениями Эллера.

Андрэс чуть повернул голову и негромко зашипел:

— Вы убили сэра Гилберта! Мне не о чем с тобой говорить!

— Если верить тебе и мы находимся в плену у драконов, то я такая же жертва, как и ты, — предположила Эллера. — А значит, мы на одной стороне.

Андрэс не удостоил её ответом, и, пожав плечами, Эллера вынуждена была отодвинуться от него.

Она не знала, сколько времени прошло, когда сокамерник не выдержал тишины и молчания и заговорил:

— На тебя всем наплевать. Нам был нужен только энколион.

Эллера отложила в голове его ответ, но никаких выводов из него сделать не смогла.

Начав приходить в себя, Ровеналь понял, что лежит на столе. Стол подозрительно походил на медцентр, в котором несколько дней назад он очнулся на корабле Олсон.

«Вот чёрт…» — подумал он.

Попытался заговорить, но язык пока что слушался с трудом.

Ровеналь осторожно моргнул и попробовал шевельнуть руками — те оказались накрепко привязаны к ложементу.

— Где она?.. — прохрипел Ровеналь, разглядев возле ложемента человека в длинном чёрном одеянии. На груди его виднелся старинный мистический знак — символ Инквизиции и тех, кто находился под её защитой. Солнце в огненном круге.

— Здесь вопросы задаю я, — спокойно сообщил человек.

В комнате было светло — не настолько, чтобы слепило глаза, но достаточно, чтобы Ровеналь почувствовал себя неуютно под пристальным взглядом палача. Одну из стен занимало зеркало, и, видимо, через него можно было наблюдать за тем, что творится внутри.

— Я задал вопрос! — прорычал Ровеналь и рванулся в путах. — Я ни о чём не стану говорить, пока не буду уверен, что она жива!

Палач щёлкнул пультом, и на стене высветилась проекция: такая же светлая комната, только ложемент был повёрнут почти вертикально. Мужчина в таком же одеянии, с солнцем на груди и спине, стоял со шприцем в руках.

— Нам всё равно, кто из вас заговорит первым, — доверительно склонившись над телом Вартариона, сообщил палач. — Мы даже делаем ставки… хоть это и запрещено. Лично я поставил на неё. Потому что она разумнее тебя.

Ровеналь молчал. Он старательно вглядывался в лицо Эллеры, надеясь по нему разобрать, сколько та сможет продержаться.

— Что тебе нужно от нас? — спросил он, так и не найдя подтверждения своим надеждам.

— Всего лишь одна вещь. Энколион. Ты или твоя спутница должны настроить его на одного из нас.

Ровеналь закрыл глаза. То, о чём говорил этот человек, было абсолютно исключено.

Энколион уже привёл его к той, кого Ровеналь так долго искал. Но без амулета он не мог провести обряд, который объединил бы их энергию — и дал ему силу восстановить Кармелон.

— Я знаю, о чём ты думаешь, — мягко продолжил палач. — Но, если ты не уступишь. И она не уступит. Один из вас умрёт. Никакого ритуала не будет. Если даже после этого тот, кто выживет, не захочет сделать то, что от него требуется, — он тоже умрёт.

Ровеналь молчал. Он знал, что его смерть означает потерю надежды для всего Кармелона. Но, как бы он ни старался рассуждать здраво, сейчас его куда больше волновало то, что происходило на экране.

— Что в шприце? — спросил он.

Ответом стал негромкий смех.

— Ты скоро узнаешь это на себе.

Краем глаза Вартарион увидел в руках палача такой же шприц. Прозрачная жидкость брызнула в потолок, а затем шеи коснулся аккуратный укол. Ровеналь едва-едва его ощутил.

Палач отстранился и отошёл на шаг назад.

— Можешь ещё немного за ней понаблюдать, — разрешил он. — Приятного отдыха.

Палач вышел, и Вартарион остался один. Он пока что не до конца понимал, что произошло. Снова осторожно подёргался в путах, стараясь не привлекать внимания тех, кто мог находиться за стеклом.

А потом, раньше, чем ему надоело это занятие, началось.

Пламя пробежало по венам, и каждое ощущение стало таким острым, как будто нервы превратились в оголённые провода. Ровеналь выгнулся дугой, потому что вес собственного тела и прикосновения ложемента причиняли невыносимую боль спине, — но это, конечно же, не помогло. Боль стала только сильней.

Эллера тоже осталась в одиночестве. Ей не показывали никаких проекций. С того самого момента, когда её вывели из камеры, и до той секунды, когда тело пронзила боль. Единственным человеком, которого она увидела, был палач — и то Олсон довольно быстро поняла, что перед ней не человек. Она и сама не знала, как именно догадалась. Ещё несколько дней назад Эллера вряд ли смогла бы выделить представителя расы драконов среди других.

Теперь, глядя на мужчину в белом одеянии, который вёл допрос, она видела неуловимое сходство с Ровеналем — в яркости глаз, в манере говорить.

— Всё просто, — сообщил тот. — Нам нужно, чтобы ты посмотрела на этот предмет и сказала несколько слов.

Эллера опустила глаза на ладонь палача, в которой лежал знакомый круглый амулет.

Тот произнёс нужную фразу.

— Я не говорю слов, которых не знаю, — честно предупредила Олсон.

— Тебе и не нужно знать. Ты говоришь — и покидаешь это неприятное место навсегда.

Эллера с трудом сдержала усмешку. Она слишком хорошо понимала, что из пыточных камер Инквизиции нет дороги назад.

Эта мысль посетила её ещё до того, как появился палач. Она успела внутренне пережить свою смерть и смириться с ней.

— Где мой спутник? — спросила она.

— Тебе не нужно этого знать, — повторил палач.

— И всё же, пока я этого не узнаю, мы не продолжим разговор.

Наступила тишина. Палач вглядывался в нежное лицо своей жертвы. Голубые глаза Эллеры спокойно и внимательно смотрели на него.

— Ты не боишься смерти, — констатировал палач. — Но у каждого есть свой страх. Может быть, боль?

— Один ноль, — Эллера расслабилась в путах. Что будет больно, она тоже уже поняла. И дракон был прав: Олсон не любила боль. Поэтому старалась лишний раз о ней не думать.

— Вариантов ещё много, — напомнил