Шрифт:
Закладка:
Лишь только раздались на границе первые боевые выстрелы, сейчас же звонким эхом отозвались они в лубке и тысячи, сотни тысяч ярко расцвеченных листков полетели с печатного станка в глубины России, обгоняя газеты и правительственные сообщения. Прежде чем деревня разобралась, как следует, «за что» и с кем «погнали народ воевать», она уже видела немца – в каске, в синей одежде[202].
На 1914 год пришелся основной выпуск патриотических кинолент в России. Однако однотипные, малооригинальные изображения довольно быстро надоедали зрителям, вызывая раздражение от навязчивых пропагандистских клише[203].
Борьба с немецким засильем: от Петербурга до Петрограда
Одной из первых наиболее резонансных пропагандистских акций стало переименование Санкт-Петербурга в Петроград. Отношения современников к этому различались. В «Петроградском листке» было опубликовано патриотическое стихотворение Сергея Копыткина, посвященное новому имени города:
Петроград!
С каким восторгом это слово
Русь приняла из царских рук!
И сброшен с детища Петрова
Немецкий выцветший сюртук…
Долой германскую отраву!
Долой германские слова!
Отныне Русскую Державу
Венчает Русская глава!
В ряде изданий, однако, обращали внимание на то, что город был наречен Петербургом своим основателем русским царем Петром Алексеевичем. Общество ревнителей истории передало в комиссию по переименованиям ходатайство о том, чтобы старое название вернули хотя бы Петербургской стороне, где жил сам Петр, который называл это место «Питербурх». Также Общество ревнителей истории выступило против планов переименования Кронштадта в Венцеград, аргументируя это тем, что название «Кронштадт» не немецкое, а голландское.
Зинаида Гиппиус, в отличие от Копыткина, резко отрицательно отреагировала на смену названия столицы стихотворением «Петроград», угрожая восстанием созданного революционной волей Петербурга:
Кто посягнул на детище Петрово?
Кто совершенное деянье рук
Смел оскорбить, отняв хотя бы слово,
Смел изменить хотя б единый звук?
Не мы, не мы… Растерянная челядь,
Что, властвуя, сама боится нас!
Все мечутся да чьи-то ризы делят,
И всё дрожат за свой последний час.
Изменникам измены не позорны.
Придет отмщению своя пора…
Но стыдно тем, кто, весело-покорны,
С предателями предали Петра.
Чему бездарное в вас сердце радо?
Славянщине убогой? Иль тому,
Что к «Петрограду» рифм гулящих стадо
Крикливо льнет, как будто к своему?
Но близок день – и возгремят перуны…
На помощь, Медный Вождь, скорей, скорей
Восстанет он, все тот же, бледный, юный,
Все тот же – в ризе девственных ночей,
Во влажном визге ветреных раздолий
И в белоперистости вешних пург, —
Созданье революционной воли —
Прекрасно-страшный Петербург!
В. Ф. Джунковский встретил известие о переименовании столицы «без большого сочувствия», отметив, что «оно не произвело вообще того впечатления, на которое рассчитывали те, по представлению коих это повеление последовало». Некоторой пикантности добавлял тот факт, что решение о переименовании столицы появилось тогда, когда стало известно о гибели командующего 2-й армии генерала А. В. Самсонова. Современники интерпретировали переименование Петербурга как месть немцам:
Зловещие слухи подтвердились, и сегодняшнее правительственное сообщение гласит о серьезных неудачах. Тем бестактнее высочайшее повеление, опубликованное сегодня, о переименовании Петербурга в Петроград. Не говоря о том, что это совершенно бессмысленное распоряжение, прежде всего, омрачает память о великом преобразователе России, но обнародование этого переименования «в отместку немцам» именно сегодня, в день нашего поражения, должно быть признано крайне неуместным. Кто подбил Государя на этот шаг – неизвестно. Но весь город глубоко возмущен и преисполнен негодования на эту бестактную выходку, —
записал в дневнике Н. Н. Врангель.
Впоследствии волна переименований населенных пунктов прокатилась по различным губерниям России, особенно в тех регионах, где жили немецкие колонисты. Пятнадцатого октября 1914 года министр внутренних дел Н. А. Маклаков направил губернаторам циркуляр с предписанием выявить подобные селения и подготовить предложения по их переименованию. Наибольший размах этот процесс приобрел в Томской губернии, где в годы массового переселения крестьян возникло немало немецких поселков, которым давались имена, повторявшие названия немецких колоний Европейской России. Так, в Орловской волости было выявлено 23, а в Новоромановской – 11 поселков с немецкими названиями. По предложению заведующего водворением переселенцев в 1-м Кулундинском подрайоне им были даны новые топонимы, которые являлись либо русским переводом с немецкого, либо соответствовали названию переселенческого участка.
Реакцию простых людей на волну переименований отражают слова мещанина города Стародуба Черниговской губернии: «Вот Вильгельм победит, потому что у него сыновья в армии и он сам в армии со своими солдатами, а где нашему дураку царю победить. Он сидит в Царском селе и переделывает немецкие города в русские».
Однако патриотическая пропаганда не ограничилась наступлением на топонимику. Рядом публикаций был объявлен крестовый поход на немецкую культуру: в печати начали появляться статьи, в которых проповедовалась идея о крайне низком уровне современного германского искусства. В статье, опубликованной в «Биржевых ведомостях» за подписями таких известных деятелей, как А. В. Маковский, Ю. Ю. Клевер, Н. К. Рерих, проводилось сравнение немецкого искусства с английским, французским и русским в пользу стран – союзниц по Антанте. Мариинский и Большой театры срочно меняли репертуар, из которого вычеркивались произведения Вагнера, Штрауса. Под запретом оказалась практически вся классическая музыка. В императорских театрах запрещено было исполнять даже английский гимн «God save the King»[204], вместо которого нужно было играть народную песню «Rule Britania»[205], так как английский гимн совпадал по мелодии с германским «Heil dir im Siegerkranz»[206]. В императорском Александринском театре из репертуара были исключены пьеса В. Майера-Фестера «Старый Гейдельберг», пьесы Ф. Шиллера «Коварство и любовь» и «Мария Стюарт». В «Биржевых ведомостях» появилась ироничная статья на злобу дня, повествовавшая о неудачах композитора И. Стравинского: сообщалось, что минувшим летом он начал писать балет на сюжет сказок братьев Гримм, но с началом войны вынужден был отказаться от немецких сказок и перешел на арабские сказки из «Тысячи и одной ночи», однако после вступления в войну Турции ему пришлось бросить и эту затею[207].
Пропаганда использовалась также для получения материальной выгоды, примером чему является кампания по борьбе с немецким экономическом засильем. Разговоры о немецком экономическом засилье стали актуальны еще в 1912 году, когда министр внутренних дел А. А. Макаров 14 декабря передал в Государственную думу так и не реализованный законопроект «О мерах к ограждению русского землевладения
