— Начальник управы вызывает к себе Ань-цзюня!

Ань-цзюнь перепугался и умолял знатного господина заступиться за него.

— Ты сам не совершал преступлений. Так что говори все как есть и ни о чем не печалься, — успокоил его господин.

Ань-цзюнь подошел к управе и увидел несколько сотен человек, закованных в кандалы. Он вошел в управу вместе с ними. Ань-цзюнь был третьим по списку. Они подошли к ступеням. Человек в парадной одежде и с короной на голове встал перед узниками и зачитал перечень их преступлений. О первом он говорил, что, вступая в брак, тот поклялся супруге не оставить ее, даже если у них не будет сына. Этот человек был из рода Возливающих вино[128]; жена его также чтила Дао. Вместе они руководили народом. У него была ученица — девушка из знатной семьи. Он совратил ее, а от жены отказался. Та подала на него жалобу в суд. Начальник управы объявил приговор:

— Ты нарушил клятву великой верности, данную супруге. Однако одно преступление не карается дважды, а один раз ты уже наказан. Учителя чтят наравне с отцом и государем, а ты совратил девушку. Ты нисколько не лучше отца, развратившего сына! Передать его в отдел наложения наказаний!

Вторым зачитали донесение на женщину, фамилию и имя которой Ань-цзюнь запамятовал: помнил только, что ее семья живет в деревне Хуаншуй, уезда Гуаньцзюнь, округа Наньян. В семье она управлялась у плиты, и ей благоволил бог домашнего очага Цзао[129]. Однако женщина любила поспать, а младенец тем временем ползал на четвереньках взад-вперед и гадил в посуду. Женщина просыпалась, принималась молиться богу Цзао, а затем только все мыла и чистила до блеска. Свекор ругал ее бранными словами, говоря, что нет никаких законов Неба и духов умерших, если боги дозволяют разводить такую грязь. Начальник Приказа домашнего очага узнал об этом и доставил женщину сюда. Начальник управы сказал:

— Спать сверх меры не есть преступление, а с малого несмышленого дитяти спрос невелик. К тому же она уже просила богов быть к ней милостивой. Здесь нет преступления. А вот свекор, отринувший Путь и возведший хулу на души умерших, должен быть доставлен сюда!

И вскоре привели свекра, связанного красной веревкой.

Настала очередь Ань-цзюня. Стоявший подле ступеней зачитал донесение на его имя, к которому присовокупил обвинения, предъявленные его дяде. Начальник управы изрек:

— Этот человек служил Будде. Он человек великой добродетели. Его дядя губил невинные жертвы, вводил в заблуждение простой люд. Преступления дяди уже были подвергнуты тщательному расследованию, но поскольку у него были кое-какие заслуги, ему не вменялись в вину отягчающие обстоятельства. Ныне же он еще и возвел напраслину на безвинного!

Начальник приказал немедля схватить и притащить сюда дядю, а Ань-цзюню велел возвращаться:

— Когда вернешься, добром послужи правому делу упрочения Закона. Тебе отмерен срок в девяносто три года. Неукоснительно его соблюди! И не смей приходить еще раз раньше времени!

На выходе из управы Ань-цзюня остановил начальник канцелярии:

— Вы, господин, должны быть исключены из списка умерших.

Ань-цзюнь подождал, когда его имя вычеркнут из списка, и собрался пойти на то место, где они расстались со знатным господином. Но господин сам нашел его и сказал:

— Я знал, что так оно и будет. Удостоиться возвращения — прекрасная участь! Неустанно совершенствуй свои добродетели! Мои прошлые заслуги ничтожны, и я не сподобился переродиться на небе. Здесь я помогаю начальнику управы. Я весел, беспечен и богат: живу и радуюсь тому, как прекрасен путь, предначертанный богами! Моя семья живет в Юань: фамилия такая-то, зовут так-то. Когда вернешься, передай им от меня привет. Всемерно чти Закон и не смей нарушать заповедей Будды! Обо всем, что здесь видел, расскажи другим.

В сопровождении трех служек Ань-цзюнь вышел за ворота. Не прошли они и нескольких шагов, как их догнал нарочный, вручивший Ань-цзюню верительную бирку. При этом он сказал:

— Владейте этой биркой, господин. Покажите ее, когда будете проходить через пограничную заставу. И не пытайтесь проскользнуть незамеченным! Нарушитель наказывается каторжными работами! Если Вам встретится водная преграда, бросьте в нее эту бирку, и Вы сможете ее преодолеть.

Ань-цзюнь принял бирку и тронулся в обратный путь. Шел он долго и пришел к большой реке: переправиться через нее не было никакой возможности. Как было велено, он бросил бирку в реку и... сразу в глазах у него помутилось. Очнулся он в своем доме.

Ань-цзюнь услышал, как рыдает вся его семья. Служки, которые сопровождали Ань-цзюня, требовали, чтобы он немедля вернулся в свое тело. Ань-цзюнь меж тем отказывался:

— Тело уже оплакивали, и я не могу в него вернуться!

Служки его толкнули, и он упал ничком в ноги трупа.

По выздоровлении Ань-цзюнь захотел свидеться с женщиной из деревни Хуаншуй. Он отправился в уезд Гуаньцзюнь и стал ее там разыскивать. Наконец он нашел ту женщину: они встретились как старые знакомые. Она рассказала, что и после смерти вновь вернулась к жизни, а свекор в тот же день скончался. Все рассказанное ею совпадало с тем, что видел и слышал сам Ань-цзюнь.

Ань-цзюнь принял пять обетов от уроженца Сянъяна наставника Сэн-хао. В последние годы тот жил в Чанша, а был с Ань-цзюнем из одной деревни родом. Этот рассказ Сэн-хао слышал из уст самого Ань-цзюня и его кончину видел своими глазами. Было Ань-цзюню девяносто три года.

Шрамана Сэн-гуй на загробном суде

Шрамана Сэн-гуй был приписан к Монастырю в горах Удань. В одном с ним уезде жил Чжан Юй родом из Цзинчжао. Он часто принимал Сэн-гуя у себя дома и делал ему подношения. В пятый день двенадцатого месяца первого года под девизом правления Вечное начало (421), будучи в полном здравии, Сэн-гуй внезапно скончался в доме Чжан Юя. Через два дня он ожил и рассказал следующее.

Ночью в пятую стражу[130] Сэн-гуй услышал на улице у ворот какой-то шум. Вошли пятеро с факелами и хоругвями и стали орать на Сэн-гуя. Сэн-гуй лежал, оцепенев от страха, а они связали его красной веревкой и увели прочь. Они пришли к горе, вокруг которой ни травинки, ни дерева и лишь земля черным-черна. Была та гора из породы твердой, как железо, а по обеим сторонам от нее — груды белых костей. Еще через несколько десятков ли они подошли к развилке трех дорог и увидели человека очень большого,